Книга Селфи с судьбой, страница 38 – Татьяна Устинова

Ангел смотрела на него не отрываясь. Илья глотнул ещё виски и заел дыней.

– И приносит мне Серёга через месяц готовый сценарий. Ну, этот, который сейчас ветвь в Каннах взял. Мы его ставим, придумываем заход, что написал молодой сценарист-концептуалист, а не старый хрен Серёга. Всё.

– То есть это тоже неправда? – спросила Ангел дрожащим голосом. – И вы на самом деле так не думаете? И нет никакой философии?

Артобалевский помотал бритой головой:

– Нету, – сказал он и развёл руками. – Есть наше с Серёгой элементарное желание денег заработать. Званий опять же поднабрать. Мы заработали, слава нам.

– А зрители?!

– Девочка, ну при чём тут зрители? Я могу обмануть любого зрителя. Себя не обманешь, а зрителя-то чего особенного? Хочешь, я тебе сейчас сценарий придумаю? – Он с удовольствием сжевал ещё кусок мяса. – Например, в детском доме издеваются над беззащитными подростками. Их бьют, насилуют и калечат. Подростки, в свою очередь, бьют и калечат, допустим, бездомных собак. Потом на их глазах собак расстреливают мерзавцы-санитары, и дети – они же не до конца погибшие – плачут и понимают, как были не правы. Да, в середине непременно история любви. Он её таскает за волосы, она его любит. Он прячет какую-нибудь собаку, потому что добрый в душе, она находит её и режет на куски ножом. Ну, ещё продажные чиновники из районо и поп-приспособленец. В таких картинах без попа нельзя. Готово дело. В постпродакшене запилим крутой трейлер, всем нагоним, что фильм о жестокости современного мира, о чёрствости и просыпающейся человечности. Можно завтра снимать. Ещё одну премию дадут.

Он навалил в свой стакан льда, добавил виски и сказал Илье:

– Хорошая девочка, правильная. Людям верит. Давай за неё.

И они чокнулись.

– А вот мы ещё мультики делаем, – вдруг сказал Артобалевский. – Не видела? Вот это правда хорошо! И придумано – блеск, и нарисовано отлично! Там совсем для другого люди работают и придумывают другое! Я тебе подарю диски, у меня в машине есть. Или в Интернете посмотри. Там Бабка Ёжка – любовь моя. Вот честное слово. И смешно! Каждый раз ржу, как придурок, когда смотрю. И чего там с этой Бабкой только не происходит! Хотя она молодая, это её зовут так – Бабка Ёжка. Хорошо сидим, ребята! А ты в физике кто? Никто или учёный?

– Профессор я, – сообщил Илья Сергеевич. – Исследованиями занимаюсь.

– Вот это правильно, прямо правильно!.. Я бы тоже физикой занимался или медициной. Жаль, мозгов нет. Давай за мозги, Илья.

Они выпили за мозги.

– Какая-то дура ко мне привязалась, – пожаловался Артобалевский. – С пришитыми сиськами. Селфи ей надо. А мне не надо! Мне надо, чтоб никто не знал, что я здесь. Я её и послал. А она, главное, не отстаёт.

– Лилечка, – сказал Илья. – Она собиралась у тебя в кино сниматься.

– Да что ты говоришь, – нисколько не удивился Артобалевский. – Впрочем, они все творческие, хотят в кино сниматься или на сцене громко петь. Вон, в фильме, который сейчас вышел, у меня три звездищи снимались. У одной то и дело что-нибудь болит – то спина, то голова, то душа. Вторая всё время в гормональном дисбалансе. У неё сначала предменструальный синдром, потом критические дни, а потом постменструальный период. А третья ничего, пашет. Но снимать-то режиссёру всех трёх нужно, а не одну, которая пашет, вот он мне и названивает!.. Кино – это производство, а никакая не философия, девочка. Когда Данелия снимал, тогда философия была, а сейчас!..

И продюсер махнул рукой.

– Почему никто не должен знать, что ты здесь? – оживился Илья.

– Да я специально в глухомань такую ехал, чтоб никто тут меня не видел и не слышал. А не затем, чтоб селфи делать!..

– Да жалко тебе, что ли, сфотографироваться!

Артобалевский с удовольствием закурил, закинул локти на перильца беседки и сказал проникновенно:

– Да мне не жалко ни фига, только она в Интернет выложит, и пропадай моя черешня!..

– Вы здесь тоже прячетесь? – поинтересовалась Ангел тихонько.

– А кто ещё прячется, девочка?

Она пожала плечами.

Великий продюсер Артобалевский засвистел, поднялся, стал коленями на скамейку и животом навалился на перила.

Илья Сергеевич немного выпил. У него слегка пошумливало в голове – приятно, – и хотелось умных и добрых разговоров, долгих прогулок, приятных людей вокруг и ещё виски.

– Красиво, да? На колокольню бы залезть, небось оттуда вид!.. – Артобалевский оглянулся. – Вы лазали?

– Нет ещё.

– Завтра полезем, – отдал приказ Артобалевский. – Сегодня точно нет, а завтра в самый раз.

Налетел ветер, с деревьев посыпались листья. Они всё летели и летели, и казалось, что началась метель. Такая странная золотая метель.

– Как ты думаешь, – спросил Артобалевский, не оборачиваясь, – почему жизнь так паршиво устроена? Твоя наука знает ответ на этот вопрос?

– Я, например, знаю, почему небо голубое, – сообщила Ангел.

Илья Сергеевич тоже встал коленями на скамейку, облокотился на перила и уставился на пруд, по которому плыли листья.

– Смотря что ты имеешь в виду, – сказал он и сбоку посмотрел на Артобалевского. – Наука многие странности объясняет. Странности и паршивости.

– Нет, но вот почему никогда не бывает – хорошо? Почему если одно хорошо, то всё остальное непременно плохо? Почему нужно то и дело какие-то решения принимать, чего-то кому-то объяснять, со всеми считаться? Почему нельзя просто жить?

Профессор Субботин подумал, что виски действует не только на него одного, но и на продюсера тоже. А поначалу казалось, что его ничем не взять!

– Просто жить очень сложно, – непонятно объяснил Илья.

Артобалевский помычал, соглашаясь, и профессор продолжал:

– Можно никого к себе не подпускать, тогда будет легче. Или обзавестись союзником.

– Одним? – перебил Артобалевский.

– Таким, чтоб на все времена.

– Таких союзников не бывает, брат.

Они помолчали, глядя каждый в свою сторону.

Ангел у них за спиной глотнула виски, поморщилась и запила остывшим чаем. Она знала, что виски полагается любить, что в нём нужно разбираться, его положено смаковать и ценить, чувствовать нежный вкус шоколада и сухофруктов, яблочного пирога и мёда, а также ваниль, но у неё всё никак не получалось. И она пообещала себе, что непременно научится, чтоб такие, как Артобалевский, не считали её отсталой дурой, а считали бывалой светской львицей.

Виски, хоть ей и не нравился, но действовал и на неё тоже.

– Вон девочка твоя наверняка думает, что любовь вечна, а ты-то куда?

Илья удивился – он вообще имел в виду не любовь и не думал о ней. Выходит, Артобалевский думал?..