Онлайн книга «Высота смертников»
|
Только теперь Воронцов увидел и танк, вовсю горевший в тылу, в двадцати шагах от траншеи, и сержанта, возившегося со своим раскаленным пулеметом, и его группу, и пожилого бойца в расстегнутой телогрейке. Старик сидел на дне траншеи и курил «семейную» самокрутку. Время от времени он поглядывал на разгоравшийся танк и что-то говорил сам себе и усмехался. Кровь крупными каплями капала из рукава его телогрейки, и он изредка стряхивал ее в грязный снег. — Вы ранены? — Теперь это не имеет значения. — Власовец снова стряхнул на снег кровь. — Давайте я вас перевяжу. Власовец начал снимать телогрейку. Перевязав старика, Воронцов снова сел, опустил усталые руки на колени. Хотелось спать. Но надо было вставать. Действовать дальше. По обстоятельствам. Выяснить, какие потери и чем взвод располагает. Уцелела ли последняя бронебойка Карима и сам Карим? Без противотанковых ружей им тут долго не продержаться. Нужно раздать гранаты. Еще одна такая атака… Воронцов встал, вышел в траншею. — Чинко, спасибо тебе. — Да что там… — Ротный жив? — Жив. К ним наши пробились. Окапываются. Фланги раскрепляют. — Артиллеристы?.. — Все орудия кверху колесами. Одно, кажись, цело. Откатник пробило. Жидкость вытекла. Но они вроде уже отремонтировали. Запчастей там у них много… — И вдруг Чинко улыбнулся и сказал: — А вы видели, как Иван Николаич танк уделал? Вот тебе и Старик Хоттабыч! Воронцов вспомнил этого пожилого бойца, этого старика с седоватыми усами, обметанными рыжим табачным налетом. Старик всегда отставал, путал команды и никогда не делился с товарищами табаком. Именно его прозвали Стариком Хоттабычем. Но сдержанный Чинко звал пожилого бойца Иваном Николаичем. Воронцов подошел к старику. В нише, наполовину заваленная комьями земли и снега, стояла винтовка. Воронцов разгреб снег, вытащил винтовку, проверил затвор. Затвор был пуст, а закопченный патронник пах пороховой гарью. — Иван Николаич, спасибо вам. Я отмечу это в представлении. — И он протянул старику винтовку с примкнутым штыком. Старик сделал затяжку и протянул самокрутку Воронцову: — Сорок… Воронцов хотел сказать, что он не курит. Но взял самокрутку, затянулся и закашлялся. А Иван Николаевич достал из кармана протирку и принялся чистить свою винтовку. Когда стемнело, принесли термосы с горячей кашей. А еще через час приказ: общая атака дивизии отменяется, роте скрытно отойти на исходные; третий взвод остается в прикрытии; первый, второй и четвертый взводы оставляют дежурные пулеметы, при них — первый и два вторых номера; порядок отхода: первый взвод, второй взвод, четвертый взвод; место сосредоточения… Воронцов отправил в тыл раненых. Убитых выложили на бруствер. В строю оставалось шестнадцать человек. Зимняя заря гаснет скоро. Уже не осталось и следа малинового заката на морозном горизонте, закрашенном зеленой акварелью. Через несколько минут и зеленое зарево стало выцветать, переходить в чернильную синь. Взводы уже снялись и начали отход. Немцы на флангах бросали ракеты, постреливали из пулеметов. Иногда выпускали две-три мины и затихали. Когда шорох и шевеление в тылу прекратились и Воронцов понял, что в траншее остались одни они, со стороны НП пришел связной и передал приказ ротного: сниматься через полчаса и быстро отходить к первой траншее. Все повторялось в его жизни. Однажды он уже исполнял подобный приказ. Но тогда он должен был держаться со своей группой гораздо дольше. Теперь — всего полчаса. И теперь у него есть взвод и надежный союзник — ночь. Полчаса тянулись томительно долго. Никто не спал. Воронцов отыскал свою винтовку. Танк прошел рядом с трупом немца, под которым лежал «маузер». — Петрович, я вот что подумал… — Что? — Зря мы кашей животы набили. — Почему? Ты ж еще утром свой сухпай приел. — Пуля в живот попадет… Знаешь, что бывает? Хуже всего. — Никто не может знать, что будет через минуту. И лучше об этом не думать. Разговаривали в ближней ячейке. Во время отражения танковой атаки здесь сидели бронебойщики. Теперь Карим со своим вторым номером дежурил на левом фланге. — А спать ты не пробовал? — Пробовал. — Не спится? — Да не в этом дело. Уснуть-то я уснул. Но чуть не обхезался. — Во сне, что ль? — засмеялся боец. — Ну да. Немец приснился. — Немца испугался? Да вон их сколько! Только перед нашим взводом двадцать один труп. Лейтенант сам считал. — Это ж мертвые. Мертвые уже не страшны. А мне живой приснился. Штыком — прямо в живот… Проснулся, а кальсоны мои… Жалко — кальсоны новые. Вот отдежурим здесь, отведут во вторую линию. В баню сходим. — В баню захотел… Слышь, Хоттабыч, Петрович в баню хочет. С веничком… — Я тебе не Хоттабыч, — послышался глуховатый голос старика. — Извини, Иван Николаич. А тебе, за танк-то, небось медаль дадут? — Да, Иван Николаич сегодня этим танком и нас спас, и себя искупил… — Поменьше бы вы языками мотали. — Старик встал, вытянул шею, прислушался. — Вот подползут… Горя вам нетути… — Ну что там, Иван Николаич? Не ползет немец? — Тихо. Он небось тоже кальсоны свои жалеет. — Иван Николаевич засмеялся сиплым смешком усталого человека. — Слышь, Иван Николаич? — Чего тебе? — Табачку на сиротскую закруточку не удружишь? Бойцы замерли, напряженно ждали реакции старика, известного своей прижимистостью. — Ползи сюда, скреток, — отозвался старик. — Правда, что ль? — Ползи, а то передумаю. Бойцы завозились. Запахло махоркой. И Воронцов вздохнул и посмотрел на светящийся циферблат трофейных часов. Трофей ему час назад принес один из бойцов. Подсумок с патронами для «маузера» и часы. Теперь они пригодились. «Командиру без часов нельзя, — сказал боец, видя, что взводный не хочет брать подарок. — Тем более что это ваш трофей. Вы его, товарищ младший лейтенант, сняли. Из винтовки». И вот он теперь смотрел на часы убитого им немецкого офицера: до начала отхода оставалось пять минут. И в это время пришел наблюдатель и доложил, что со стороны сарая ползут немцы, возможно, разведгруппа. — Что будем делать, товарищ младший лейтенант? Может, пугнуть их из пулемета? — Подожди. Если они одни, надо выяснить, что им надо. Прислушались. Слышался приглушенный скрип мерзлого снега. Три синие тени маячили на фоне черной дороги. |