Книга Да будет так!, страница 32 – Сара Уикс

— Рой, возвращайся пораньше. Сегодня на ужин тушеное мясо.

— Тушеное мясо? Не снится ли мне это? Ты же его сто лет не делала! — крикнул в ответ Рой.

— Хайди, бедняжка, совсем худенькая, — пояснила Руби.

— А, так мясо, значит, для Хайди? Если б не она, мы бы ели «Поп-тартс» ^[9] перед телевизором! — усмехнулся Рой.

— Ты в жизни не ел «Поп-тартс» на ужин и прекрасно это знаешь, Рой Франклин. А теперь иди-ка отсюда подобру-поздорову, пока я вообще не передумала тебе готовить.

Рой снял шляпу и, пригнувшись, нырнул на переднее сиденье. Он развернул машину и, проезжая мимо меня, крикнул, опустив стекло:

— Хайди, ты, можно сказать, зря жила на свете, если не пробовала тушеного мяса Руби!

Они пытались вести себя так, как будто все в порядке, но все уже не было как прежде. Я лежала в гамаке во дворе, где теперь проводила дни напролет, завернувшись в стеганое одеяло, в ночной рубашке и толстых шерстяных носках. Иногда Руби выходила ко мне и садилась на стул рядом с гамаком, но мы ни о чем не разговаривали. Мне нечего было сказать. Берни часто звонила, но я не хотела отвечать на ее звонки. Я знала, что они с Роем пытаются придумать, что делать с похоронами мамы, но не могла заставить себя принимать участие в этих переговорах.

Через некоторое время Руби вышла из дома со стопкой журналов в руках. Она села на стул рядом с гамаком, но я отвернулась от нее.

— Хайди, я знаю, что ты не хочешь об этом думать, но нам нужно поговорить про завтрашний день. Рой сегодня едет в аэропорт округа Салливан, чтобы забрать гроб. Нам нужно решить несколько важных вопросов.

Я высвободила одну ногу из-под одеяла и высунула ее из гамака, чтобы оттолкнуться от земли и раскачаться.

— Я думала, может, я тебя постригу? — сказала она.

Я зацепилась ногой за ножку ее стула, чтобы остановить гамак.

— Зачем мне стричься? — спросила я.

— Я подумала, ты захочешь немного привести себя в порядок, чтобы пойти завтра на службу.

— Какую службу?

— Пастор из методистской церкви скажет несколько слов.

— Что он скажет? Он же не знал маму.

— Кто-то должен что-нибудь сказать, — ответила она.

Рой сообщил мне, что они с Берни решили, что будет лучше, если маму похоронят в Либерти, где она родилась и выросла. Сначала они думали над тем, чтобы похоронить ее в Рино, рядом с матерью. Рой сделал несколько звонков и узнал, что Диан Демут похоронена на кладбище для бедняков в западной части города, но в конце концов Берни приняла решение в пользу Либерти. Они, конечно, спросили мое мнение, но я сказала, что мне все равно.

— Посмотри, пожалуйста, эти журналы, — сказала Руби, — чтобы понять, чего тебе хочется. Я не самый плохой парикмахер — я стригу Роя и нескольких наших соседей.

Она оставила журналы на стуле и ушла в дом. Через некоторое время я высунула руку из-под одеяла и забрала их в свое гнездо. На каждой обложке была красивая женщина с красными губами, блестящими волосами и такими белыми безупречными зубами, что они напомнили мне подушечки жевательной резинки.

Я не верила своим глазам — оказывается, на свете существовало столько разных причесок! Страницы журнала были заполнены словами «начес», «локоны», «каскад» и, особенно часто, «естественная». Разве не было бы самым естественным не стричься вовсе? — думала я.

Я завернулась в кокон из одеяла и направилась внутрь дома, в ванную. Открыв шкафчик с аптечкой, я отыскала в нем серебристые маникюрные ножницы. Стоя перед зеркалом, я начала отрезать спутавшиеся пряди волос, вначале осторожно, а затем зло, рывками, пока мне не стало так больно, что я расплакалась — в первый раз с тех пор, как умерла мама.

Руби услышала мой плач. Она пришла в ванную, отобрала у меня ножницы и обнимала меня, пока я плакала, а когда я успокоилась, вытерла мне лицо прохладным полотенцем. Затем она включила в раковине теплую воду и осторожно вымыла мне голову, а после я, все еще завернувшись в одеяло, последовала за ней на кухню, и она постригла мне волосы, пока я сидела на высокой кухонной табуретке.

Она включила радио и, подпевая, поворачивала мою голову за подбородок то направо, то налево, чтобы стрижка получилась ровной. Закончив, она высушила мне волосы феном и прошлась по ним большой круглой кисточкой. Затем подула на мое лицо и шею, чтобы сдуть приставшие волоски.

— Хочешь посмотреть? — спросила она.

Я еще плотнее завернулась в одеяло и начала вставать со стула. Каскад обрезанных локонов посыпался на пол.

— Оставь одеяло здесь, Хайди, оно все в волосах, — сказала Руби. — Незачем тащить его через весь дом. Я потом все подмету.

Я нехотя сбросила одеяло, и Руби отвела меня назад в ванную, где, стоя у меня за спиной, взбила мне волосы кончиками пальцев. Я смотрела на себя в зеркало, но видела не себя, а незнакомую девочку. Какую-то чужую девочку с короткими вьющимися волосами каштанового цвета. Какую-то девочку с новой стрижкой и без мамы.

— Что скажешь? — спросила Руби.

— Не знаю. — Я пожала плечами.

— Ничего, — сказала она мне. — Ничего страшного, если не знаешь.

Мы похоронили маму на следующий день на маленьком кладбище рядом с яблоневым садом, всего в паре километров от Хиллтоп-Хоума. На похоронах были Рой и Руби, а также Трумэн Хилл, хотя, когда мы пришли, он стоял поодаль, возле ворот. Вечером накануне я позвонила Берни и сказала, что не хочу, чтобы на похоронах мамы говорил пастор.

— Мне кажется, вместо него должна говорить я.

Берни постаралась помочь мне найти нужные слова.

— Когда люди умирают, обычно мы говорим о том, чего нам будет без них не хватать, — сказала она, — или о том, что хорошего они сделали, когда были живы.

— О том, кем они были?

— Именно, — подтвердила Берни. — О том, кем они были.

Той ночью, после разговора с Берни, я взяла листок бумаги из блокнота, лежавшего рядом с телефоном, и составила список. Я хотела прочитать его вслух на маминых похоронах.

* * *

— Вы не забыли? — спросила я Руби на следующий день, когда мы шли по мокрой траве к месту, где рядом с кучей свежей земли стоял мамин гроб.

— Да, милая, у меня все с собой, — заверила она, постучав по своей сумочке.

С минуту мы стояли молча. Затем я развернула листок бумаги, который сжимала в руке с тех пор, как мы вышли из дома.