Онлайн книга «Черный граф»
|
С прилипшими к волосам остатками омлета, приор, ворвавшись в приливах ярости на просторную кухню, где маялся голодный капрал, воскликнул: – Это вот что?! Что я тебя спрашиваю?! Верещал он, указывая на кусочки снеди, видневшейся на поблескивающих жиром волосах. Истерзанный голодом Дордо, от чего испытывающий не меньшее недовольство, чем хозяин, раздраженно завопил: – И ты смеешь это говорить мне?! Мне тому, кто вот-вот упадет в голодный обморок?! Подобная наглость принудила по натуре спокойного и терпеливого приора выйти из себя. – Голодный обморок?! Я знаю твои обмороки, наступающие лишь после нескольких пинт1 кларета, влитых в твою ненасытную глотку в ближайших, грязных и отвратительных трактирах! И ты позволяешь себе, после всего, что случилось, своему благодетелю, человеку, потерявшему в схватке друга, нашего отважного Мартена, дерзить и пререкаться?! Обхватив руками голову, Буаробер, всхлипывая, плюхнулся на стул. Обиженный Дордо, отвернувшись от хозяина, гневно оторвал ломоть хлеба и принялся безжалостно пережевывать его. Тишину нарушали лишь потрескивание дров, в очаге, да прерывистое дыхание Буаробера. Заложив за спину руки, капрал, будто не замечая хозяина, мерным шагом, несколько раз обошел вокруг грубого кухонного стола, за которым, с поникшей головой, сидел приор. – Ну, ладно, Франсуа, будет тебе. Капрал присел рядом с хозяином, по-дружески положив ему руку на плечо. – Ну, не плачь, не плачь, слышишь. Слезами горю не помочь, лучше говори, что стряслось? Какая собака, сим прекрасным утром, укусила тебя за душу? Вытерев платком влажные от слез глаза, Буаробер, словно ребенок у которого отобрали любимую игрушку, произнес: – Её похитили… Он вновь зарыдал, уткнувшись носом в платок. Изучающтм вглядом, измерив хозяина, толстяк произнес: – Что-то я не возьму в толк, о ком ты говоришь? Кого похитили? – Её, мадемуазель Камиллу… – Постой-постой как это возможно, ведь ты отвез её в монастырь Святой Женевьевы? Приор ответил лишь рыданием. – Да прекрати ты ныть! Закричал потерявший терпение капрал. Буаробер, выпрямился, будто вопль Дордо отрезвил его, вырвав из влажного, всхлипывающего состояния горечи, и вполне внятно ответил: – Сегодня утром, настоятельница поведала мне, что какой-то господин, по-видимому, молодой блестящий дворянин, несколько дней назад, явился в святую обитель и, назвав условленную фразу – пароль, что лишило всяческих подозрений монахинь, увез мадемуазель Камиллу в неизвестном направлении. В задумчивости, Дордо описал ещё несколько кругов по просторной кухне. – Ты говоришь условные слова? Лё Буа кивнул. – А кто кроме тебя, знал эти слова? Встревоженный приор уставился на слугу. – Кто же? Метр Альдервейден, дядюшка нашей Камиллы. – Но судя по описанию, в монастырь явился не аптекарь, не Альдервейден? Безутешный приор обреченно покачал головой. – Нет, это определенно не он. – Тогда не рыдай, а припомни, кто ещё знал о пребывании девицы в аббатстве? Предприняв безуспешную попытку, напрячь память, Буаробер вновь безнадежно закачал головой. – Нет, не вспомню. Вероятно, более никто не был посвящен в эту тайну. – Так не бывает Франсуа! Посуди сам, так не может быть! Вспоминай, быть может, ты кому-то обмолвился о девушке или назвал пароль? Вдруг лицо «веселого аббата» прояснилось, и он воскликнул: – Ну да, как же я мог забыть! Я всё, как на духу, выложил месье де Варду, лейтенанту кардинальской гвардии! Конечно, именно ему! Но внезапно нахлынувшую радость, так же нечаянно сменило разочарование, долевшее приора. – Что же это получается? Обратился он, скорее, к самому себе, вопрошающе глядя на слугу. – Значит это он, увез Камиллу? Он?! Отказываясь верить в произошедшее, Буаробер завопил: – Но это не возможно! Я не верю в это! Граф порядочный человек, дворянин, он не мог столь низко поступить, воспользоваться моей откровенностью и добрым к нему расположением! Провозгласил Лё Буа, дав волю своей досаде. Капрал, искривив рот, злобно прошипел. – В этом мире, нет ничего невозможного, мой доверчивый друг. – Тогда я немедленно отправлюсь в Пале-Кардиналь, отыщу месье де Варда, и прилюдно провозглашу его негодяем и вором! – Не вздумай даже мечтать об этом! Если не желаешь лишиться своей головы! – Не смей перечить мне! Я твой хозяин! От этих слов, толстяк сразу поник, и глубоко вздохнув, тихо произнес: – Ах, вот как! А я думал мы друзья. Он опустился на табурет, отрешенно глядя на угасающие угли в старом очаге. Осознав, что взболтнул лишнего, Буаробер, придвинув стул, уселся рядом с Тео, положив ладони на колени, разглаживая ветхий бархат своих потертых кюлотов. Так, молча, казалось, боясь поглядеть, друг на друга, они просидели несколько минут. – Ну, не сердись, Тео… Наконец произнес приор, все ещё не глядя на слугу. – Не сердись. Ну, взболтнул лишнего, с кем не бывает? Вдруг капрал, неожиданно обернувшись к хозяину, доверительно произнес: – Ты знаешь Франсуа, последнее время, когда я выношу твою ночную вазу, то испытываю чувство тревоги, глядя на её содержимое. Я полагаю, тебе следует быть более убедительным! Взор изумленного Лё Буа, застал слугу, как не удивительно, вполне оправившимся от обиды. – Но не сегодня, не сегодня, Франсуа… Плут, для пущей убедительности, понял вверх указательный палец. –…Сегодня тот редкий случай, когда следует подальше спрятать свои недовольства, переспав с ними несколько ночей. Потерпеть всего пару деньков. Я где-то читал, что нахлынувшая ярость, как и глубокая обида, наихудшие обстоятельства для ведения диалога. Как бы вы не желали высказать в лицо негодяю свои справедливые упреки, не следует этого делать в крайне возбужденном состоянии. Требуется выждать день, другой, всё взвесить и обдумать, и лишь тогда, успокоившись, во всеоружии, явиться к обидчику. Проблема сразу же приобретет иной смысл, а в голове наступит ясность и предупредительность, наилучшие спутницы для убеждений и справедливых требований. Тем более если утеснитель, грозный лейтенант кардинальской гвардии. Не моргающий, исполненный удивления взор остекленевших глаз Буаробера, воспарил в небо, сквозь распахнутое окно, уже, казалось, не различая реальности, заблудился в причудливых узорах перистых облаков, медленно плывущих над залитым солнцем городом. |