Онлайн книга «Кольцо Гекаты»
– У вас на руке была царапина. Откуда она взялась? – Царапина? – Дмитрий Сергеевич удивился, надолго замолчал, вспоминая. – Возможно… мало ли, где я поцарапался. При чем тут какая-то Буланина? Я никого не убивал. Что за чушь! – Вам не кажется, что подобных совпадений слишком много? Никитский не ответил, он был погружен в свои мысли, пытаясь сообразить, откуда на его руке взялась царапина. – А! Вот… я вспомнил! – обрадовался он. – Видите? Сколько лет прошло, а я все-таки вспомнил! – Что вы вспомнили? – Про царапину! Я тогда… Мне нравилась Людмила Станиславовна. Я торопился, хотел встретить ее, подвезти на работу. Машину мне приходилось прятать в кустах. Там была толстая ветка, она упиралась прямо в лобовое стекло, и я обломал ее. Ну, и поцарапался нечаянно… – У вас хорошая память, Дмитрий Сергеевич, – улыбнулся адвокат. – Тем более непонятно, почему вы не можете рассказать, как в вашей машине оказалась убитая женщина. – Мне самому это не дает покоя! – согласился Никитский. – Кстати, Авдеева тоже боялась вас. Вы и ее хотели убить? – Что вы несете?! Я что, маньяк, по-вашему? – А Галина Яковлева? Уж не вас ли она имела в виду, боясь убийцы? – настаивал адвокат. Он видел растерянность Никитского и решил выяснить все до конца. – Какой бред! – бормотал хозяин «Альбиона», качая головой. – Бред… Все ложь. – Но ведь Яковлева мертва! Как это вы объясните? – Моя вина ни разу не была доказана, – понуро произнес Дмитрий Сергеевич. – Вы прекрасно знаете. – На сей раз против вас много улик. Вам не отвертеться, господин Никитский. – Подождите, – обрадовался тот. – Ведь Авдеева жива! Жива и здорова! – Шаткий аргумент… Артем и сам думал о Людмиле Станиславовне. Женщина осталась жива, несмотря на все свои страхи. Это говорило в пользу Никитского. – А вы? Зачем я вас нанял? – рассердился Дмитрий Сергеевич. – Вы должны… – Я знаю свои обязанности, – перебил его адвокат. – Объясните только, почему вокруг вас происходят подобные вещи? У вас есть хотя бы предположения? Никитский стал еще бледнее, чем был в начале разговора. Кровь отхлынула от его впалых, небритых щек, подбородок нервно дергался. Он как будто боролся сам с собой, решаясь, говорить или не говорить. Хозяин «Альбиона» понимал, что Пономарев ничуть не преувеличивает тяжесть его положения, и сделал выбор. – Да! – с горькой иронией заявил он. – Я сам виноват. Это все скука, черт бы ее побрал! Почему жизнь бывает так несносна? Мне всегда все давалось легко – учеба, спорт, девочки, потом бизнес. Хотелось развлечений, остроты. Вы понимаете? Где я мог найти необычные ощущения, которые щекотали бы мои сонные, застывшие от безделья нервы? Только не думайте, будто я Джек-потрошитель! Такое мне и в голову не приходило. Мне даже драться ни разу в жизни не приходилось! Женщины – моя слабость. Я люблю их всех, и они с удовольствием дарят мне свое восхищение. Сначала это интересно, а потом становится скучным, как и все в мире. – И вы решили их убивать? – Не повторяйте ваши глупости! Зачем мне убивать? Я их просто пугал. Делал вид! Понимаете? Притворялся… чтобы развлечься. Мне нравилось, как они быстро поддавались, теряли ощущение реальности и полностью погружались в мою игру. Я специально создавал разные ситуации, намекающие, что я собираюсь убить их. И в то же время ухаживал за ними. Ту же тактику я применил и к Галине. Эта гремучая смесь действовала на женщин по-разному, но всегда добавляла остроты. Я действительно был влюблен в них, и чем больше они боялись, тем сильнее я любил их. Без этого любовная игра казалась мне пресной. – Вы влюблялись в женщину, а потом начинали ее пугать? – уточнил Пономарев. – Что за странная фантазия? – Мне было скучно, – вздохнул Никитский, опуская глаза. – И я развлекался. Это не преступление, я надеюсь? – Опять вы? – без воодушевления спросила Людмила Станиславовна, пропуская в прихожую господина Гордеева. – Все еще не оставили идею изображать влюбленного? – Не изображать, – улыбнулся Фарид. – Я хочу им стать. Вот, всю ночь не спал, читал Шекспира. Авдеева не выдержала и рассмеялась. – Ладно, входите. На кухне кипел чайник, в вазочке на столе стояло клубничное вареньем – и так по-домашнему уютно пахло клубникой, печеньем и еще чем-то давно забытым, напоминающим детство, бабушку и дом в деревне, куда родители отправляли Фарида на лето, что он растрогался. – Садитесь, будем пить чай! – пригласила Людмила Станиславовна. – Я еще не завтракала. За чаем разговор не клеился. Фарид вчера вечером ходил по магазинам, выбирал ей подарки, а теперь не знал, как преподнести их. Она смотрела на его замешательство и посмеивалась. – Так что? – неожиданно спросила Авдеева. – Не испугались моего супруга-маньяка? А вдруг я тоже стала ненормальной, прожив с ним столько лет? – Нет. – Вижу, вы храбрый мужчина. Настоящий герой. К тому же, Владимир Петрович умер… Теперь я свободна и опять могу выйти замуж. Вот только хочу ли я? Вы нашли ответ на этот вопрос? – Где? – чувствуя себя необычайно глупо, спросил Фарид. Эта женщина явно подшучивала над ним, не принимая всерьез ни одного сказанного им слова. – У Шекспира! – засмеялась Людмила Станиславовна. – Не нашел. – Я так и думала. Она получала удовольствие, глядя на его выражение лица – строгое и вместе с тем робкое. «Что говорить, я не знаю, пора переходить к действиям, – решил Фарид. – У меня для вас сюрприз, – пробормотал он, краснея от банальности фразы, и поспешил в прихожую. – Вот! Он положил ей на колени пакет. – Что это? – Подарки. Людмиле Станиславовне мужчины никогда ничего не дарили, и она почувствовала замешательство. Супруг в первый год брака преподносил ей разные дешевые мелочи, а потом и это счел лишней тратой денег. Никитский пару раз дарил ей цветы и еще что-то… она забыла. Авдеева раскрыла пакет, внутри которого оказалось множество свертков и маленьких пакетиков. Оберточная бумага соблазнительно шуршала. Людмила Станиславовна высыпала подарки на стол и принялась разворачивать. На свет появились кружевные бюстгальтеры, трусики, короткие прозрачные маечки, шортики, ночные рубашки и шелковый пеньюар, – все красивое и очень дорогое. – Вам нравится? – спросил Фарид. – Мне кажется, я угадал ваш размер. – Вы в своем уме? Господи! Я не ношу такое белье… |