Онлайн книга «Малахитовая шкатулка»
В городок попасть, чтобы караульные не видели, Василью привычно. Переметнулся через тын, где сподручнее, и пошел по городку. Идет спокойно, ни одна собачонка не гавкает. Недаром, видно, говорится – на смелого и собаки не лают. Хотел сперва Василий понаведаться к кому-нибудь из старых своих ватажников-приятелей, разузнать про здешние дела, да мимо родного дома как пройдешь. Любопытно Василью хоть через прясло поглядеть. Остановился он, постоял и чует – не так будто стало, не по-старому, а в чем перемена – понять не может. «Дай, – думает, – погляжу поближе». Перелез тихонько в ограду, походил в потемках-то – живым вовсе не пахнет. Сунулся к дверям в сенки, там крестовина набита – никто, значит, не живет. – Что за беда стряслась? Куда все подевались? Сел Василий на крылечко, задумался. В городке вовсе тихо. Только все ж таки еще копошатся люди. То двери скрипнут, то кашлянет кто, слово какое долетит. И вот слышит Василий – близенько кто-то не то поет, не то причитает: Лебедь ты мой Васенька! Где летаешь ты, где плаваешь? Поглядеть одним бы глазоньком, Перемолвиться словечушком! Поет эдак, собирает разные девичьи жалостливые слова про кручину свою лютую да про злу-разлучницу, как она насмеялася, угнала лебедя милого, загубила его батюшку родимого, милых братцев в беду завела. Слушает Василий – про него песня сложена, голос густой да ласковый, а кто поет – домекнуть не может. Тут другой голос слышно стало. Вроде как мать заворчала: – Опять ты за свое! Добры люди спать легли, а ей все угомону нет! Про лебедя своего воет! Возьму вот за косу! Не погляжу, что в сажень вымахала! Бесстыдница! Тут только Василий понял, кто песню пел. В близком соседстве росла долгоногая да глазастая девчушка-хохотушка, Аленкой звали. Года на четыре, а то и на пять помоложе Василья. Он и считал ее маленькой, а того не приметил, как из нее выровнялась девица – голову отдай, и то мало! Да еще вон какие песни складывает! Затихли голоса, и песни не стало, а все ж таки Василий чует – не ушла Аленка из ограды, на крылечке сидит. Василья и потянуло на ласковый девичий голос. Выбрался из своей ограды, подошел к соседней избушке и окликнул потихоньку: – Аленушка! Та ровно давно этого ждала, сейчас же отозвалась. – Что скажешь, Василий Тимофеевич? Удивился Василий: – Как ты в потемках меня разглядела? Она усмехнулась: – Глаз у меня кошачий. Тебя вижу ночью, как днем, а то и лучше. Потом без шутки сказала: – С вечера твоих лебедей углядела и подумала – скоро ты должен в городке объявиться. Вот и сидела, караулила да голос подавала, чтоб упредить тебя. Тут Алена и рассказала все по порядку. Баушка Ульяна с весны померла. Воевода хоть лютовал, а семейных у Василья сперва не задевал. Да на беду сам Строганов приехал. Как узнал про побег, так принародно на воеводу медведем заревел: – Бревно ты еловое, а не воевода! Гоняешь людей без толку, будто им другого дела найти нельзя. Ты мне так сделай, чтобы утеклец сам повинную принес и чтоб другим неповадно было в бега кинуться! Поленом тут кормить надо, а не калачами. И сейчас же велел привести Тимофея с сыновьями, под батоги их поставил. Пусть, дескать, другие казнятся, что их семьям будет, ежели кто бежать удумает. Потом велел Тимофея и всю семью, от старого до малого, отправить на самую тяжелую работу – соль в кулях перетаскивать к пристаням, а дом и все добро на себя перевел. Дознался тоже Строганов, какие люди в карауле стояли, когда Василий ушел, и велел их батожьем бить и на солетаску нарядить с той только разницей, что семейных у этих людей в своих избах оставил. Как поехать из города, велел Строганов народ собрать и погрозился: – Кто увидит утеклеца Ваську да не доведет мне, тому это же будет! Сказывали потом, что Тимофей после батогов-то недолго проработал, а братья живы. Ну, а воеводина дочь вскорости за строгановского приказчика замуж вышла. На свадьбе перед подружками своими, сказывают, похвалялась – вот-де я какая, глазом мигну, так любого парня вокруг пальца оберну! Головы не пожалеет, прибежит по моему зову. Вон по весне позвала в сад кормщика Василья, а сама батюшке сказала, чтоб хорошенько этого холопа проучил. Пусть свое место помнит! Выслушал все это Василий, да и говорит: – Спасибо тебе, Аленушка, осветила мне дорогу. Теперь знаю, что делать. Коли Строганов придумал кормить моих поленом, так и от меня ему мягких не будет! А ту змею ногой раздавлю! – Потом вздохнул: – Эх, не знал, не ведал, что моя лебедушка верная через двор живет. Алена и отвечает: – Слово скажи – за тобой пойду. Василий подумал-подумал и говорит: – Нет, Аленушка, не подходит это. Вижу, вовсе трудная у меня дорога пойдет. Семейно по ней не пройдешь. – Коли, – отвечает, – так тебе сподручнее, вязать не стану. Иди один! Василий притуманился: – Ты, Аленушка, все ж таки подожди меня годок-другой! Алена так и вскинулась: – Об этом не говори, Василий Тимофеич! Один ты у меня. Другого лебедя в моих мыслях весь век не будет. Тут наслезилась она девичьим делом и подает ему узелок. – Возьми-ко, лебедь мой Васенька! Не погнушайся хлебушком с родной стороны да малым моим гостинчиком. Рубахи тут да поясок браный. Носи – не забывай! Подивился Василий вещему девичьему сердцу, как она вперед угадала, что придет, сам чуть не прослезился и говорит: – Не осуди, моя лебедушка, коли худо про меня сказывать будут. – Худому про тебя, – отвечает, – не поверю. Сам тот худой для меня станет, кто такое о тебе скажет. Ясным ты мне к сердцу припал, ясным на весь век останешься! – На том они и расстались. Ушел Василий, никому больше не показался. Вскорости слух прошел: появились на строгановских землях вольные люди. В одном месте соленосов увели, в другом – приказчика убили, его молодую жену из верхнего окошка выбросили, а дом сожгли. Дальше заговорили, – поселились будто эти вольные люди в береговой пещере пониже Белой реки и строгановским караванам проходу не дают. И вожаком будто у этих вольных людей Василий Кормщик. Строгановы, понятно, забеспокоились. Чуть не целое войско снарядили. Тем людям, видно, трудно пришлось, – они и ушли, а куда – неизвестно. Слуху о них не стало. О Василье в городке и поминать перестали. Одна Аленушка не забыла: – Где-то лебедь мой летает? Где он плавает? Сколь отец с матерью ни бились, не пошла Алена замуж. Да и женихов у ней не много было. Она, видишь, хоть пригожая и на доброй славе была, а сильно рослая. Редкий из парней подходит ей в пару, а она еще подсмеивалась: |