Книга Печать Владимира. Сокровища Византии, страница 47 – Елена Арсеньева

Спустившись с крыльца, Филиппос подбежал к благородному животному и стал его гладить.

– Ну, ты доволен? – улыбнулся Артемий, подходя к мальчику. – Молчишь? Я уверен, что твоя мать была бы счастлива, узнав, что белая лошадь теперь принадлежит тебе.

– Да, – ответил Филиппос, поворачивая к мужчине личико. Оно было серьезным. – Но я не могу принять этот подарок. Ты любишь лошадь, и она будет страдать вдали от хозяина. Пусть она остается с тобой.

– Неужели нет ничего, что я мог бы сделать для тебя? – воскликнул дружинник. – Ты от всего отказываешься! Это нелюбезно с твоей стороны.

– Если ты не догадываешься, что можешь для меня сделать, спроси у магического камня! – возразил Филиппос с лукавой улыбкой. – Он же помог тебе найти преступника… Может, он поможет и в более простых вещах, жизненных вещах…

– Порой жизненные вещи сложней всего понять. Действительно, мне, наверное, надо спросить совета у «Силы небесной» насчет твоего будущего…

– Значит, ты так и не додумался этого сделать, – с грустью сказал Филиппос. – Что же, тем хуже. Сейчас уже слишком поздно, поскольку ты должен уезжать. Не ищи больше, я скажу, что доставит мне удовольствие. Я должен отнести заказ в монастырь. Это травы, которые я собрал для художника Злата. Из них он делает краски. Мне хотелось бы, чтобы ты проводил меня. Так я смогу в последний раз взобраться на белую лошадь и проехаться с тобой на ее спине. Но главное – я хочу показать тебе в лесу некоторые ориентиры. Они помогут не заблудиться и легко найти мой дом, когда тебе захочется навестить меня. Я хочу сказать, если у тебя будет время.

– Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть дорогу к твоему дому, – серьезно ответил Артемий. – И будь уверен, я часто буду приезжать к тебе, очень часто. А теперь иди за травами. Пора отправляться.

Вечерело, когда Артемий и Филиппос въехали на территорию монастыря.

– Я пойду с тобой, – сказал дружинник, передавая лошадь на попечение послушника. – Так я смогу попрощаться с этим гордецом Златом.

Близился час вечери, но суматоха, обычно царившая перед службой, не нарушала глубокой тишины. Монахи занимались привычными делами. Ничто не напоминало о недавних событиях, потрясших общину. Убийство послушника, известие о преступлениях отца-настоятеля, казалось, ушли в далекое прошлое и имели значение не большее, чем все то, что принадлежало к внешнему, такому суетному миру, который мог проникнуть за прочные стены лишь случайно и на очень короткий период.

Мимо боярина и Филиппоса шли два монаха. Когда один из них поздоровался с дружинником, Артемий узнал в нем брата Сновида. Монахи зашагали по своим делам, но вдруг ключник остановился и обратился к Артемию:

– Я счастлив сообщить тебе, боярин, что в ожидании решения митрополита мне поручили исполнять обязанности настоятеля. Я немедленно займусь библиотекой. Расходы на нее были такими огромными, что необходимо срочно вмешаться! Но тут нет ничего удивительного, учитывая разоблачения, сделанные в отношении нашего дорогого отца Никодима!

– Манускрипты никак не связаны с преступлениями старца, – ледяным тоном возразил Артемий. – Умерь свой пыл, брат Сновид! Тебе придется иметь дело с другими вещами!

Ключник пожал плечами, и монахи продолжили путь.

– Надеюсь, что у него не будет времени нанести слишком большой урон, – сказал дружинник. – Он способен уничтожить все добрые дела старца… Что же, Филиппос, передавай заказ. Где келья художника?

– Думаю, она недалеко от служб, – ответил Филиппос. – Но, возможно, мы найдем Злата в церкви.

Они направились к изящному зданию из белого камня. Солнце освещало лишь четыре купола, увенчанные крестами, и звезды сверкали многочисленными огнями на голубом фоне, отражая свет уходящего дня. Белый фасад, погрузившийся в тень, казался сиреневым. Артемий остановился, в последний раз любуясь строгими формами. Филиппос тоже остановился, следя за взглядом дружинника. Сначала он удивился, но вскоре тоже погрузился в созерцание, стараясь понять, что так заворожило взрослого мужчину.

Скрип двери вывел их из раздумий. На крыльце стоял Злат.

– Надо же! Боярин Артемий собственной персоной! – насмешливо воскликнул он.

Художник подошел к дружиннику, не обращая внимания на Филиппоса.

– Ты приехал, чтобы удостоить меня последним увещеванием перед отъездом?

– Зачем? – возразил Артемий. – Ты принадлежишь к числу тех людей, которые сами все постигают и никогда не прислушиваются к советам других.

– Советы похожи на поношенные вещи. Люди охотно дают их, но размер редко когда подходит. Я предпочитаю хранить при себе свои старые обноски.

– Рассуждая так, ты обрекаешь себя на одинокую жизнь. Это трудная дорога.

– Художник всегда живет в одиночестве. Я выбрал именно эту дорогу.

– Надеюсь, ты больше преуспеешь в искусстве живописи, чем в искусстве противоречить своему ближнему. Но я пришел не для того, чтобы спорить с тобой, а для того, чтобы попрощаться. Я искренне желаю тебе удачи.

– Ты пришел в сюда, чтобы сказать мне это?

– Я провожал Филиппоса. Он принес твой заказ.

Филиппос протянул художнику большой холщовый мешок. Злат внимательно осмотрел его содержимое.

– Все хорошо, – сказал он, роясь в кармане рубахи. – Вот деньги. Пошли, я провожу вас до выхода.

Дружинник и художник направились к конюшне. За ними шел Филиппос, на ходу пересчитывая медные монеты. Артемий принял уздечку из рук послушника и переступил через порог, ведя свою лошадь.

– Ну что же, без обид… – проронил Злат, махнув Артемию рукой.

Художник уже собирался уходить, но Филиппос, покраснев до корней волос, тоненьким голоском сказал:

– Прости, Злат, но я думаю, что здесь не хватает одной монеты…

– Мне очень жаль, малыш, но я не могу платить тебе столько же, сколько платил твоей матери, – холодно ответил художник.

– Но это те же самые травы! Я знаю их так же хорошо, как она!

– Не важно. Учитывая твой возраст, ты всего лишь подмастерье, и я плачу тебе как подмастерью. Если ты недоволен, ищи других покупателей.

– Я хочу получить деньги, которые заработал! – сказал Филиппос дрожащим от волнения голосом.

– Не настаивай, Филиппос! Пусть он оставит себе эту монету! – велел ребенку дружинник.

– Видишь, даже боярин согласен со мной! – возликовал Злат. – Всяк сверчок знай свой шесток!

Побледнев от ярости, Артемий едва сдержался, чтобы не дать художнику оплеуху.

– Послушай меня, Злат! – угрожающе бросил он парню, от испуга отступившему на шаг. – Пока ты остаешься непризнанным гением, следи за тем, как обращаешься с людьми. Ведь никогда не знаешь, с кем имеешь дело. Сейчас ты разговариваешь не с бедным подмастерьем, а с боярином Филиппосом, единственным сыном Артемия Норвановича, старшего дружинника!