Онлайн книга «Солнечные берега реки Леты»
|
За спиной Бошера слегка скрипнула кровать. – Четыре миллиона франков, – сказала из постели Жинетт, – это все его сбережения. Больше у него ничего нет. Бошер молча смотрел на пустые скамейки Тюильри. – Если не возьмешь их ты, это сделаю я. Он медленно повернулся к ней от окна: – Какие глупости ты говоришь! Жинетт бросила на мужа холодный, полный враждебности взгляд. – Глупости? Ну еще бы! – Она откинулась на спину и теперь смотрела в потолок. – И все же я поступлю так, как сказала. – Получится неплохой заголовок: «Супруга нью-йоркского юриста арестована в Париже за попытку незаконного вывоза валюты. Муж заявляет, что ничего не знал о действиях жены». – Хочешь сказать, что не собираешься помочь Клоду? – Голос Жинетт прозвучал удивительно ровно. – Хочу сказать, что являюсь законопослушным в общем-то гражданином и, будучи здесь гостем, предпочитаю не обманывать своих хозяев. – О! Как же здорово быть американцем. И пуританином. Как это удобно! – Хочу также сказать, что риску должны соответствовать какие-то выгоды. – Выгод здесь не будет. Соответствия не получится. Просто нужно помочь попавшему в беду человеку. – В беду попадают многие. Почему мы должны помогать именно этому? – А ведь он тебе не понравился, так? – Так. Он самодоволен, любуется собственным умом и излишне покровительственно относится к американцам. Неожиданно Жинетт рассмеялась. – Что это с тобой? – спросил Бошер. – Ты попал в точку. Клод именно такой. Типичный французский интеллектуал. – В номере вновь зазвучал смех. – Обязательно расскажу ему, как ты его раскусил. Он придет в бешенство. Бошер озадаченно смотрел на жену. Смех ее был абсолютно искренним, и произнесла она совсем не те слова, что обычно говорят женщины о мужчине, который их чем-то привлекает. Но как в таком случае объяснить неуловимую близость этих двоих там, на улице, у входа в отель? Почему Жинетт прямо толкает его помочь Мастре? Он опустился на край постели. – Вопрос заключается в том, почему мы должны помочь именно ему. Несколько мгновений Жинетт лежала неподвижно, положив руки поверх украшенного вышивкой покрывала. – Потому что он – друг. Этого тебе недостаточно? – Не совсем. – Потому что он француз, а я родилась в Париже. Потому что он талантлив, потому что я разделяю его взгляды, потому что люди, которые хотят его убить, вызывают омерзение. Мало? – Мало. – Потому что я любила его, – бесцветным голосом сказала Жинетт. – Ты этого ждал? – Я это предполагал. – Прошло много лет. Это было во время войны. Для меня он стал первым. – Сколько раз ты встречалась с ним после того, как вышла за меня? Не глядя на жену, Бошер напряженно вслушивался в ее голос: не прозвучит ли фальшивая нота? Жинетт никогда не лгала, но ведь до сегодняшнего дня и подобный вопрос не вставал – вопрос, на который ответить правду было в равной мере трудно как женщине, так и мужчине. – После сорок шестого мы виделись дважды: вчера и сегодня. – Если прошло столько лет, почему ты решила позвонить ему вчера? Протянув руку к стоявшему у кровати столику, Жинетт вытащила из пачки сигарету. Бошер автоматически щелкнул зажигалкой. Жинетт откинулась на подушки, выпустила к потолку струю дыма. – Не знаю. Любопытство, ностальгия, чувство вины. Когда женщина вступает в средний возраст, иногда ей так хочется вернуться назад! Мне подумалось: а вдруг я больше никогда не увижу Париж? Тогда воспоминания о нем необходимо сделать более рельефными… Не знаю. А у тебя не бывало мыслей повидаться со своей первой любовью? – Нет. – Что ж, видимо, женщины устроены по-другому. Или хотя бы француженки. Хотя бы я. То, что было после звонка, тебя не беспокоит? – Нет. – О промелькнувшем на улице секундном ощущении, что наступит день и Жинетт его бросит, уйдет, Бошер решил ей не говорить. – Мы выпили пива у Дома Инвалидов, в молодости он как-то раз водил меня туда. А через десять минут речь уже шла о политике, о его проблемах, о Швейцарии. О Швейцарии, кстати, первой заговорила я – если в душе ты его уже обвинил. – Я ни в чем его не обвиняю. Но почему ты вчера не сказала мне ни слова? – Сначала я решила: перевезу деньги сама, зачем тебя беспокоить? Но сегодня утром поняла, что по отношению к тебе это было бы нечестно, что вам с Клодом лучше обсудить проблему вместе. Хотя бы здесь я оказалась права? – Жинетт требовательно посмотрела в лицо мужа. – Да. – Я не предполагала, что ты можешь быть столь суровым. И с ним ты держался совсем не так, как всегда. Обычно ты очень любезен с новыми знакомыми, а тут моментально настроился против. – Это правда. – В подробности Бошер вдаваться не стал. – Имей в виду, Жинетт, ты не обязана мне ничего рассказывать, если не хочешь. – Но я хочу – хочу, чтобы ты понял, почему я должна помочь ему, пока есть возможность. Хочу, чтобы ты понял его. Хочу, чтоб ты понял меня. – Тебе кажется, я не понимаю? – Не до конца. Мы так сдержанны друг с другом, так вежливы, так боимся сказать слово, которое может не понравиться другому… – Это плохо? Я привык думать, что отчасти поэтому наш брак оказался в общем-то счастливым. – Счастливым, – повторила Жинетт. – А какой брак может считаться счастливым? – К чему ты клонишь? – Не знаю, – безразлично ответила Жинетт – Ни к чему. Может, заела тоска по дому, только где он, мой дом? Может, не стоило приезжать в Париж. Может, из-за того, что помню себя здесь девчонкой, я и сейчас поступаю как девчонка, хотя давно стала респектабельной американской матроной. Я ведь и в самом деле выгляжу респектабельной матроной, а, Том? – Нет. – Иду по улице и забываю, кто я, сколько мне лет, забываю об американском паспорте. Мне опять восемнадцать, на площадях люди в мышиного цвета форме, и я не могу понять, влюблена или нет, – так безумно счастлива. Не удивляйся. Конечно же, я была счастливой не потому, что шла война и улицы заполняли немецкие солдаты. Я была счастливой из-за своих восемнадцати лет. Война тоже не одного цвета, даже в оккупированной стране. Пожалуйста, возьми меня за руку. – Жинетт протянула ему ладонь, и Бошер накрыл ее длинные холодные пальцы своими, ощутив тонкую полоску обручального кольца. – Мы ни разу не исповедовались друг другу. Время от времени браку необходима исповедь, а мы бежали от нее. Не нужно пугаться, Том. Ни потрясений, ни скандалов не будет. До тебя у меня был только Клод. Вряд ли я соответствую бытующему в Штатах представлению о настоящей француженке. Что-нибудь в моем рассказе тебя удивило? |