Книга Рука и сердце Кинг-Конга, страница 41 – Елена Логунова

– Какая подруга?

– Лучшая! – уверенно ответил незнакомец.

И это решило дело, потому что лучшей подругой Аллы Трошкиной с благословенных детсадовских лет была я, Индия Кузнецова, – особа тоже более или менее культурная, но отнюдь не благонравная. И в числе моих знакомых и друзей всегда были самые разные люди, включая откровенно странных и даже нездоровых.

– Я вспомнила Марьяну из дурдома и решила, что этот невоспитанный горец вполне может оказаться еще одним твоим новым приятелем! – сказала мне Алка с укором, словно я была в ответе не только за свою неразборчивость в дружеских связях, но и за ее сомнительные логические умозаключения. – И, конечно, я пошла с ним!

– Какая глупая доверчивость! – ужаснулся Зяма.

– Да, дорогой, я поступила, как дурочка! – печально согласилась Трошкина.

В сопровождении горца, приговаривающего: «Да вот же она, там, за углом!» – доверчивая дурочка Аллочка дошла до того самого угла, посторонилась, чтобы пропустить выезжающую со двора машину, и… в высшей степени неожиданно для себя оказалась в пропахшем дешевым табаком салоне старого «жигуленка»!

Горец, с неожиданной для его роста силой затолкавший Трошкину на заднее сиденье, запрыгнул туда же с гортанным восклицанием на чужом языке. Очевидно, это была команда водителю – явному соплеменнику Алкиного обидчика. Старый «жигуль» прянул с места, как необъезженный конь, Алка повалилась на бок, и капюшон шубки накрыл ее голову, как сачок – зазевавшуюся бабочку.

– Пикнешь – зарэжу! – очень убедительно сказал похититель.

И бедная Трошкина почувствовала себя самой настоящей кавказской пленницей!

– Мы приехали в лес! В темный-темный лес! – рассказывала она, захлебываясь словами и слезами. – Там машина остановилась, меня из нее вытащили и привязали к дереву!

– Господи, это еще зачем?! – Я и ужаснулась, и изумилась.

К дереву на моей памяти кого-то привязывали только в фильмах про Чингачгука. И, если бы Алка сказала, что затем в нее начали бросать ножи и томогавки, я бы решила, что диагноз «инфекционный идиотизм» можно считать подтвержденным!

– А я знаю – зачем? – Трошкина в сотый раз плаксиво хрюкнула в полотенце, любезно и предусмотрительно врученное ей Зямой вместо носового платка.

– Дорогая! Прости, конечно, что я спрашиваю… Если тебе невыносимо вспоминать об этом, ты можешь не отвечать, – мягко сказал братец, снимая с себя махровый халат и закутывая в него Алку в профессиональной манере санитара, бережно облачающего сумасшедшего в смирительную рубашку. – Но чего же хотели от тебя эти негодяи?

– Если честно, я не очень поняла, – призналась Алка и запоздало задумалась. – Хм… Денег они не просили, на честь мою не покушались и убивать меня не стали, хотя и пообещали непременно зарезать, если ОН не вернется.

– Кто? – одновременно спросили мы с Зямой.

– А я не знаю! – Трошкина зябко передернула хрупкими плечиками. – Они не сказали кто!

– Нормально! – пробормотал братец и поплотнее укутал явно ненормальную Алку смирительным халатом. – Однако задачка представляется мне непростой! Поправь меня, если я ошибаюсь: получается, что ради спасения своей жизни ты должна сделать так, чтобы вернулся кто-то, о ком тебе известно только то, что сейчас его здесь нет?

– Карлсон, – предложила я, не зная, смеяться или плакать. – Хотя нет, он улетел, но обещал вернуться, так что привлекать к организации его камбэка Алку было бы ни к чему… Трошкина! А ты не могла как-то уточнить условия задачки?

– Мне было трудно вести предметный разговор. Я испугалась! – с достоинством сказала Алка. – Вы представьте: темный лес, я привязана к березе, мне холодно и страшно, а эти двое, с головы до ног в черном, стоят передо мной, размахивают руками и ругаются на непонятном языке. Откуда мне было знать, может, они как раз жарко спорили о моей судьбе? Прирезать ли меня прямо сейчас или понадеяться, что ОН вернется? Вы бы стали в такой момент встревать с уточняющими вопросами?

Мы с Зямой переглянулись и синхронно вздохнули.

– А ты сможешь узнать этих своих ЧЕРНЫХ? Или составить их словесный портрет для милиции? – без всякой надежды спросила я, предвидя ответ.

– Конечно, нет! – ответила Алка. – Было темно, они все в темном, и морды небритые, а я испугалась… И, кстати, в милицию обращаться мне строго-настрого запретили! Сказали – «зарэжут».

– Может, они просто пугали тебя? Бескорыстно, из тупого хулиганского интереса? – предположил Зяма тоже без особой надежды. – Бывают, знаете, такие придурки!

– Придурки бывают разные, – пробормотала я и вновь испытующе посмотрела на Алку: правду она говорит или бредит? – Расскажи, как же ты спаслась от этих негодяев?

– Да очень просто: они поорали, поорали, застращали меня до полусмерти, пригорозили убить, если ОН не вернется, сели в машину и уехали! А я подергалась, подергалась – веревка и развязалась. Тогда я пошла по дороге – и вдруг вышла из рощицы прямо к «Мегаполису»! А там – прямиком в женский туалет, самое подходящее место, чтобы от мужиков прятаться…

– Тихо! – сказал вдруг Зяма. – Что это за шум во дворе? Слышите? Еще одно ЧП?

Он встал с дивана, подошел к окну и открыл его. Вместе с морозным воздухом в комнату ворвался душераздирающий вой на два голоса – пониже и повыше. Я бы подумала, что это мартовские коты вопреки погоде вылезли на крышу поддержать марку своего прославленного темперамента любовной песней, но завывания явно неслись с балкона соседней квартиры и содержали слова, которые коты не употребляют.

– Это Кириковы из восемнадцатой квартиры! – быстрее всех сориентировался Зяма. – Михаил Петрович и Анна Ивановна, милейшие старики.

– Славные, да, – согласилась я, непроизвольно поморщившись. – Только от Петровича все время табачищем воняет…

– О боже!

Трошкина птичкой взлетела с дивана, отпихнула в сторону Зяму, по пояс высунулась в окно и обеспокоенно покричала соседям:

– Михалпетрович, Анниванна! Что у вас случилось?

Ответ убитых горем стариков снял с Трошкиной всякие подозрения в душевном помешательстве:

– Машину у нас угнали, Аллочка! – прорыдала Анна Ивановна.

– «Копеечку» мою дорогую! – всхлипнул Михаил Петрович.

– Старый «жигуленок», насквозь пропахший табаком, так-так, – резюмировала я, жестами показав Зяме, что окно, предварительно вынув из него Трошкину, уже можно закрывать. – Значит, двое в черной одежде тебе, Алка, не привиделись… О боже!

Мой возглас и по форме, и по настроению был идентичен недавнему Алкиному.

– Что еще? – раздраженно спросил Зяма и потер ладошкой область сердца.

– Двое в черном! – многозначительно сказала я не ему, а Трошкиной. – Ты помнишь вчерашнюю драку за елочками?

Алка ахнула и замолчала, тараща глаза, как собака из сказки «Огниво».