Книга Рука и сердце Кинг-Конга, страница 46 – Елена Логунова

Глаза-то я закрыла, а уши – нет, так что тяжкие вздохи, доносящиеся со всех сторон со стереоэффектом, мне были прекрасно слышны.

– Да-а-а… Вот так живешь, живешь и не знаешь, где тебя смерть найдет! – вздохнула женщина слева.

– Думаешь, что хорошо устроился, все схватил, – ан нет, оказывается, жизнь себе не купишь! – подхватил мужчина справа.

В голосе его мне почудилось нечто вроде злорадства – на доброе слово об усопшем сказанное походило мало.

– Проклятая страна! – хрипло выругался какой-то старик. – Здесь можно быть приличным человеком и жить достойно, но погибнуть от рук хулиганья!

– Такая ужасная смерть! – сказал кто-то еще.

Не убирая с глаз ладошку, я покосилась на соседку справа. Она поймала мой взгляд и сочувственно поцокала языком:

– Ай-яй-яй!

Видимо, это было неким выражением солидарности.

– Ужасное горе! Мне даже трудно осознать всю тяжесть утраты! – плаксивой скороговоркой сказала я, нисколько не погрешив против истины.

Осознать было трудно, но очень хотелось.

– В лице Бориса Аркадьевича мы много потеряли, – охотно согласилась соседка.

Я посмотрела на нее с глубокой признательностью: назвав усопшего по имени, эта милая женщина развеяла мои самые страшные подозрения!

– Слава богу, это не Макс! – облегченно вздохнул и мой внутренний голос.

Я убрала с глаз шоры, посмотрела на домовину и охнула так, что сердобольная соседка потрясла мой локоть и с чувством сказала:

– Крепитесь, милая!

Я крепилась, как могла, но побледнела, видно, здорово. Даже злорадный дядька справа проявил сочувствие:

– Вам плохо? Может, водички?

– Да-да, водички – это было бы хорошо, – пролепетала я.

Я встала и пошатнулась, словно уже сходила по воду и нагрузилась ведрами на коромысле. Добродушная тетка, сидевшая слева, подхватилась, поддержала меня под руку и бережно вывела в коридор:

– Пойдем, пойдем, деточка, вижу, плохо тебе…

На пороге я оглянулась и еще раз посмотрела на усопшего.

– Он это, он, не сомневайся, – угрюмо буркнул мой внутренний голос.

Я бы вовсе не сомневалась, будь покойный одет не в черный офисный костюм, а в оранжевый спортивный! Но даже в таком виде он был вполне узнаваем – в гробу в белых тапках лежал тот самый морковный дядька, внезапную гибель которого проворонила позавчера легкомысленная Трошкина!

– Водички или чаю? А может, водочки? – усадив меня на табурет в просторной кухне, захлопотала добрая женщина.

– Лучше чаю! – Я поразительно быстро для полуобморочной девы определилась с выбором напитка.

Чаепитие – процесс несуетный, требующий поэтапной организации процесса и располагающий к неспешному общению. Пока заботливая женщина по-хозяйски возилась на кухне – наливала в чайник воду, дожидалась, пока она закипит, открывала коробочку с чайными пакетиками, искала сахарницу, – я слабым голосом задавала ей вопросы и неслабым разумом анализировала ответы.

Картинка вырисовывалась интересная и непонятная, как шедевр абстрактной живописи.

Покойника, на прощание с которым я угодила, звали Борис Аркадьевич Томин. При жизни он рулил каким-то бизнесом с недвижимостью – в подробности моя собеседница тетя Маша, его соседка, посвящена не была. Для нее, женщины простой, слова «девелопер» и «риелтор» звучали одинаково ругательно. Но финансовый кризис, накрывший отрасль, как радиоактивное облако, очевидно, подпортил кровь и господину Томину. Соседи заметили, что Борис Аркадьевич перестал закатывать в своем доме знатные вечеринки, спал с лица и поменял шикарный джип на скромную «Ауди», купленную для жены. Правда, наряды его супруги Лады менее роскошными и вызывающими не стали.

– Неблагодарная она, эта Ладка, и бессовестная, – нашептала мне тетя Маша за чаем с неприятно черствыми бубликами. – Видит, что мужик убивается, дела у него совсем плохи, а все одно тряпки себе мешками покупает и золотом обвешивается, как елка! А сама-то и не работает, и в доме палец о палец не ударит, все хозяйство Верочка, прислуга, ведет.

– Сплошные убытки от такой подруги, – поддакнула я, мысленно сделав себе пометку: надо познакомиться и пообщаться с этой Верочкой.

Прислуга наверняка много чего знает о хозяевах.

– И при жизни Борису Аркадьевичу одни расходы с этой шалавой были, и после смерти еще досталось! – заерзала на табурете тетя Маша.

Видно было, что доброй женщине страсть как хочется посплетничать, и я охотно пошла ей навстречу:

– Как это – убытки после смерти?

– А вот так! Ладка вчера новую машину разбила! Да не только свою, еще и чужую тачку покалечила! Теперь всем рассказывает, что была в шоке от известия о гибели Бориса Аркадьевича, потому и попала в аварию. Да врет ведь, негодница! – Тетя Маша со всех сторон осмотрела последний бублик и, с натяжкой признав его годным к употреблению, осторожно надкусила. – Я так думаю: если баба в шоке от потери своего мужика, она обтягивающие штаны и кофтенку со стыдным вырезом не надевает, морду не раскрашивает, вавилоны на голове не строит и не летит куда-то прочь из дома, задрав хвост! Весь квартал видел, какая она раскрасивая в аварию свою попала…

ДТП с активным участием красавицы Лады я видела своими глазами, поэтому вернулась к теме, которую моя собеседница упомянула вскользь:

– Скажите, а как погиб Борис Аркадьевич?

– Ты не знаешь?! – Тетя Маша азартно ахнула. – Ой, ну это же просто жуткая история! Убили его!

– Как? Кто?

– Никто не знает, даже милиция! – ответила добрая женщина с таким удовольствием, словно неосведомленность милиции делала честь лично ей. – Нашли бедного Бориса Аркадьевича где-то в городе, ночью, с разбитой головой. Ужас!

– Ужас! – вздрогнула я, лучше своей собеседницы зная, как это было.

Чай мы выпили, бублики сгрызли. Изображать в разведцелях физическую и душевную слабость далее смысла не было.

– Давайте, я чашки вымою, – предложила я.

– Не надо, Верочка придет, сама все сделает, – отмахнулась тетя Маша.

– Значит, сейчас прислуги в доме нет! – мгновенно сообразил мой внутренний голос.

Я поблагодарила добрую женщину за заботу и внимание и пошла к выходу, предварительно уточнив его местоположение, чтобы ненароком не забрести снова в траурный зал. Погребальными мотивами я была сыта, как черствыми бубликами, – по горло.

С притолоки свисали колючие темно-зеленые ветки. Я не успела пригнуться, и сосновые ежики причесали меня в стиле «я у мамы дурочка». Зато дядька со стремянкой с крыльца уже убрался, и слава богу: мне не хотелось, чтобы кто-то видел меня в засаде за забором. Не придумывая ничего нового, я заняла свой вчерашний наблюдательный пункт за углом и стала ждать появления Верочки.