Онлайн книга «Бабка Поля Московская»
Не хулиганили, не озорничали – до милиции дело не доходило! Часто подливая веселому хозяину, иногда и ночевать оставались, загостившись, когда Сопа уже крепко спал на своей «девичьей» прежней постели. Временные постояльцы утрамбовывались штабелями на тахту, а молодая хозяйка Нинон укладывалась всегда одна на свое просторное супружеское ложе. Уж кого она пускала к себе под бочок, точно не ведомо, но поговаривали некоторые несознательные якобы очевидцы, что чаще всего обнимала Нинон на ночь дорогую подругу – сухую, как жердь, Юлищу – потому-то, дескать, у молодой Вовиной супружницы и детей все не было! А с самого края, как ласковый кот, примащивался к обеим подружкам в поздний час, но ненадолго, хитромудрый часовщик Виндлер. Патефон его уже так и стоял в Вовиной комнате, а то что его было таскать туда-сюда то и дело? И вообще, стал вскоре Йоська лучшим другом медленно, но верно спивающегося Сопы. Однажды в пылу дружеских откровений, когда оба вышли покурить на балкон – Йоська, кстати, вовсе не курил, как оказалось, по причине слабых от рождения легких, как он всем объяснял – и не пил ничего, окромя кислятины сухенькой – так вот, на вопрос наивного и полупьяного уже Вовы, почему сосед все еще не женат – ведь это такое, понимаешь, приятное дело! – признался новому другу Сопе друг Иосиф, что он сделать этого ну никак не может, потому что отец его – верующий азербайджанский еврей, и обязан женить сына только на азербайджанской еврейке из такой же крепко верующей семьи. Сопа почесал в затылке, оценивающе и по-новому как-то посмотрел на соседа – типа, ну надо же, попал! – и мудро посоветовал послать такого тёмного папахена, живущего, к тому же, где-то далеко в горах дикого кавказского забайкалья, а не в столице нашей Родины, на дальний хутор с большим приветом и жениться здесь уж как – нибудь и без него! Йоська глубоко вздохнул, закатил под потолок свои бараньи глаза с поволокой и сказал коротко и ясно: – Не дадут! Возле синагоги зарежут! Папа с мамой такого позора не переживут! – Так ты что, еще и сам в синагогу ходишь? – изумился Сопа. – А как ты думал? Кто меня тут в Москве бы пристроил, как не наши единоверцы? Мы все друг за друга, друг за друга – вот и до вершины кто-нибудь доползет! Все наши про всех своих тут в вашем московском муравейнике знают от и до, и если кому помощь нужна или деньги – всегда пожалуйста! Но если субботу не соблюдаешь или там явно законы наши попираешь, молиться не ходишь, с гоями и гойками больше, чем надо, на глазах мелькаешь – не сносить тебе башки тогда, сразу в разум приведут и домой отправят. А то и еще куда похуже… – А я тебе, Иосиф – вот имя-то у тебя какое, прям и произносить-то страшно! – вот в чем признаюсь тогда: вовсе я по фамилии-то и не Авдеев! То ведь дед да бабка мои по матери эту фамилию имели, а уж мать моя замуж-то вышла за офицера царского, венчана была под его фамилией как Шадрина, то есть, я же Шадрин должен бы быть, но советская власть их брак не признала без регистрации, и взял отец мой, скрепя сердце, мамашину девичью фамилию – ну а меня и подавно под ней записали. И не знаю я об отце своем совсем ничего, кто он, откуда, где его родные… Вот мы какие, русские, иваны, родства-то не помнящие! И Вова пустил скупую мужскую слезу на плечо тоже заплакавшего друга… * * * В одну из таких танцевальных суббот заглянула на огонек к подружке Нине и Вера с женихом – да не с пустыми руками, а с тети Полиными пирогами с картошкой, горяченькими еще, завернутыми в толстую газету. Пироги тут же разошлись на ура, все до этого танцевавшие присели ненадолго передохнуть, а Верочка со своим Николаем, быстренько выпив положенную штрафную, стали одни исполнять медлееное танго под любимейшую их музыку «В парке Чаир». Жевание прекратилось, все затихли и не отрываясь смотрели, как эта и впрямь будто зачарованная, слаженная пара создавала чудесную сказку под сладкую музыку забытых и исчезнувших навсегда времен. Когда замерли последние звуки пластинки, все продолжали молчать – как будто не очнулись еще от приятного легкого сна. И только Йоська Виндлер, голосом громким и потому неуместным каким-то, вдруг выдал: – Вот такую я себе хочу жэнщину, Вова! – все бы отдал! Николай дернулся, было, к нему, – но скандалу не дали развиться. Тут же нарочито громко и восторженно заверещали Нинон и Юлища, восхищаясь прекрасным танцем, захлопали в ладоши все остальные, но Николай потянул Веру за руку, она по – клоунски стала приседать, шутливо кивать направо и налево, как бы молча благодаря за комплименты и показывая жестами, что от всего сердца рада – и они быстро ушли. – Зачем ты это делаешь, Вера, к чему все эти твои ужимки дурацкие? Тебе что, так важны эти люди, которые и мизинца твоего не стоят, или приятно было услышать, что выкрикнул этот баран, наконец? – Коля, а тебе не кажется, что ты слишком высокомерен с моими друзьями? И разговор их в очередной – который уж – раз не получился. Они не виделись на неделе не только днем, но и по вечерам, ведь Вера училась. А ночью в постели, когда обычно и происходили их настоящие встречи, Николай резко отвернулся носом к стене – Вера спала с краю, и тоже повернула лицо к близко стоявшему от дивана круглому столу, полежала немного и стала тихо вытирать набегавшие слезы углом льняной скатерти. Она пыталась проверить себя, в чем же не права – всегда почти не права, он постоянно недоволен ее поведением. Что же в ней такое появилось, чего раньше не было – или он не замечал? Николай утверждал, что в ней погибает настоящая актриса – но это он так шутил, а если уж честно – то Вера очень жалела, что забросила совсем свой танцевальный коллектив, ни разу там после отъезда Капы не появлялась. А теперь уже, наверняка, поздно – взяли кого-нибудь на их с подругой места, да и времени нет из-за вечерней школы. Вот если бы поступить в театральное, стать актрисой, разъезжать по гастролям, а может, даже, сниматься в кино… Но для этого все равно надо кончить школу. Надо – значит, надо. И правильно Николай ею недоволен – она недоучка, многого не знает, но делает вид, что понимает – потому что в таких случаях просто молчит, а, как известно, промолчишь – за умную сойдешь… Но все же еще впереди, и она вовсе не тупица, учится неплохо, учителя даже довольны – а все потому, чтобы понравится еще больше Николаю. Что же он там, в своем углу, зубами так заскрипел? Вера развернулась и с силой прижалась всем телом к колючему и угловатому, костлявому и неприступному, родному своему существу. |