Онлайн книга «Ловец человеков»
|
– Стой-стой-стой! Упала… да стой же! Розовое платье опускалось на пол, таяло – и вот сейчас на полу будет только розовый комочек… Кортома подхватил, увел в соседнюю комнату: – И вечно что-нибудь этакое! Уж не может! Ну чего – ну? – Голубчик мой – это я так… Уморилась нынче очень – я сейчас… Ну, вот и ничего. – Ты бы вот лучше наверх пошла: все ли там, как я велел – в конторе? – Все как велел. Ты ничего, голубчик, иди в зал. Я сейчас… Все уладилось. Хозяйка пришла, с веселой улыбкой наливает гостям шипучее. Хозяин под шумок куда-то пропал. Сквозь неплотно прикрытую дверь морозный пар. В розовом платье немного холодно – вздрагиваешь. Но это ничего – кто-нибудь войдет, прихлопнет поплотнее – и всё. И наконец вошел хозяин, прихлопнул дверь. Должно быть, освежался: в горнице гвалт, дым как в бане-паруше. И не одному Кортоме невмоготу было: следом за ним раскрылась дверь, и вернулась рыжая в своем прекрасном зеленом платье. Откуда-то из печки, как святочный бес-шиликун, вышарахнул приказчик Иван Скитский: – С праздничком, хозяин! С праздничком, красавица! Магарыч с вашей милости! Теперь Кортома где-то в стороне мирно попыхивает трубочкой, учительно поднят указательный палец. Возле Пельки приказчик Иван Скитский, вертится, щерит беззубые черные десны. Вытянул руку рожками – кызя-кызя! – защекотал козой бок Пельке, защекотал под грудью. Ну, что же: все равно. – А я завтра все расскажу му-жу! А я завтра… шу-у… му-ужу… – шуршит шиликун в ухо. И вдруг – будто этого только и надо Пельке: вдруг – губы у нее живые, на щеках румянец. – Что ж, расскажи. Испугал! Ла-адно! А у самой небось душа в пятки. – Да уж так и быть: не скажу. Пойдешь со мной прогуляться? – С тобой? Эй, хозяин! Скажи-ка этому, твоему, чтоб отзынул. Эй, хозяин, вина! Изо всей мочи по небу кнутом – и кровавеет рубец: заря. Но ни звука, ни оха: все равно никто не услышит. Всё еще во вчерашнем зеленом платье – Пелька у окна, молча, ни звука. Марей – далеко, чуть виден в светлом кругу под жестяной лампочкой. Торопится, потукивает молоточком – тукает, поет, несется сердце: завтра фонарь, завтра – вся жизнь новая… – Ну что же, Пелька, как там вчера? – и уж забыл Марей, что спрашивал о чем-то, и ничего ему на свете, только – фонарь. Все ярче рубец от кнута в небе. В плечах, в коленях – дрожь все горячее: пожалуй, вчера выбегала – остудилась, очень возможно. – Эй, Марюха, оглох, что ли? Здравствуй, говорю. От хозяина моего – поклон со спасибом. – Ага, Иван, здравствуй. – Ну, а ты, красавица, как? Все на вчерашнем стоишь? – На вчерашнем. – Так-так-так… Ну что же, Марей, фонарь-то свой кончил? – Кой-где пошабрить только – и завтра… Вот, ей-Богу, ничего мне на свете не надо, только бы завтра… – Да уж я вижу: ничего не надо. Женку-то вот свою профонарил? Тю-тю, хезнула женка. – Да нет – вон она у окошка. – Эка, брат: это не твоя. – Ох, чудак, ну тебя… Чья же – коли не моя? У Ивана Скитского руки за спиной и пальцы вон этак вот, рожками – кызя-кызя – Пельке показывает. Молчит Пелька. – Чья? А хозяина мово, господина Кортомы, со вчерашнего считается. Со ште-емпелем… Изо всей мочи кнутом… Ну, еще, ну? – …Платье-то этакое – задарма думаешь? Эх, слепая макура! Бросил шабрить Марей. Голова – белая, глаза изумленные, синие не макура – Степка, зуёк. – Верно, Пелька? – Верно. Кровавеет рубец – сейчас брызнет. Сейчас кинется, вдарит, убьет. Милый, убей! Синие, как у Степки, глаза – на Ивана, на Пельку, опять на Ивана. Иван щерится, у Пельки губы дрожат: может быть, сейчас улыбнется. – А-а, ну вас: нашли время! Уж ты, Иван, шут известный: луканька хвостом. Ну тебя, недосуг, кончить надо к завтрему… Неключимой силе не переступить светлого круга: прочны, прочнее камня светлые стены. Плюнул Иван Скитский, повернулся к двери. В конце становища, на разулочье – пересмеиваются, перешептываются люди. Где-то тут Пелька. Вот их сейчас всех осияет – лица, улыбки, глаза – и все новые и по-новому все. Пальцы трясутся, еле-еле Марей зажег спичку. Завизжали блоки, фонарь возносился вверх – и вверху, в самой сердцевине тьмы – над миром затеплел огонек. Вот только еще подкачать насосом – и тогда… В темноте чуть-чуть. Красненьким дымком трубочка Кортомы. Не видно в темноте, как дрожат холодные маленькие руки у Кортомы в лапах. – Ну, что же, красавица, по рукам? Значит, прямо отсюда – ко мне: а манатки твои потом перетащим. – Не могу я ему сказать – как сказать? Вот если бы ты… – У, за этим дело не станет. Так так, значит, а? Насос хлюпал, хрипел. Огонек в фонаре силился, подскакивал и задыхался – но больше не рос. Это ничего: зато наверно – если поглядеть издали… Но все то же издали: над подслепым маленьким огоньком и снизу и сверху – на тысячи верст – мерзлая тьма. И от огонька – будто еще кромешней, еще чернее. В лихорадке Марей изо всех сил, отчаянно закачал насосом. – Бр-рязг! – треск сверху. Огонек взметнулся, ослепил – на голову Марею какие-то верешки, оскрётки – и конец: тьма. Невидимые в темноте – окружили, задергали, затуркали Марея. – Дурачо-ок! С фонариком супротив ночи. – Дурачо-ок! Над ним потешаются, он… Белоголовый медведь встал на дыбы – и попер с ревом: – Кортому… Где Кортома? А-а-а, тут? Ты зачем меня обманул? Ты мне зачем про фонарь? а? Ты – зачем, а? – Легонько, брат, легонько. Ты ори любезно. Ну что же – фонарь? Таких твоих пяток – и довольно светло будет. – Не надо мне довольно светло! Не желаю довольно светло! Уб-бью! Как огонек – из всех сил взметнулся Марей – бррязг! и потух, и только мерзлая тысячеверстная тьма. Из-за тысячи верст – голос Кортомы: – …Жена твоя жить ко мне, по хозяйству… ну вообще. А если там насчет денег или материалов – так я не кто-нибудь, сам знаешь… Пелька нагнулась, жадно заглядывает в лицо Марею: уж теперь… уж сейчас… Но Марей молчит. – Вот и вся недолга. Ну, что же, красавица… да где же ты, эй? Нету. Кортома один. Ну, до чего же взгальные женки эти – вот раскуси пойди. Однажды – давно это было – все было давно… Однажды шел Марей, ружье было заряжено на медведя, пулей, и вдруг – гусь из-под ног. Стрельнул прямо в шею гусю, отстрелил голову напрочь. Головы нет – а с разлёту еще машет крыльями гусь, еще сажень пролетел и уж тут гокнулся оземь. |