Книга Светлячки, страница 3 – Ян Карафиат

Папа от испуга даже вздрогнул.

— Чего ты так орёшь, негодный Малыш?

— Ну, папа, ещё бы, так удариться!

— А как это ты?

— Ай, я с кровати упал.

— Так смотреть надо было!

— Но мне же ведь больно…

А тем временем мама приготовила завтрак и шла их будить.

— Вставайте, вставайте, солнце уже садится, будем завтракать. А чего ты, Малыш, плачешь? Едва глаза продрал!

— Но я ведь так ударился, а папа хочет, чтобы я не кричал.

— Ну, иди сюда! Не успеешь и глазом моргнуть, как всё у тебя заживёт. А пока хорошенько умоемся и будем завтракать. Иди!

И они пошли. Мама хорошенько Малыша умыла. Малыш приставил стул к столу, а мама уже несла супчик. Уселись, сложили лапки, и папа стал молиться.

После этого Малыш прочёл свою молитовку: «Благослови нас, Господи Боже, смиренно тебя просим», — а потом сразу взял свою деревянную ложку и начал ею ловко орудовать.

И были у них щи, а Малыш, хоть и любил все супы без исключения, но щи ему всегда нравились больше всего. Он съел полную тарелку, и мама ему ещё добавила из своей.

Тут папа сказал, что ему пора, и что солнце уже давно за горами. Быстро поцеловал маму, а Малышу дал поцеловать руку. ^[9]

— А теперь, Малыш, слушайся хорошенько, чтобы маме потом не пришлось на тебя жаловаться.

— Не будет, папа! Я вас провожу, да?

— Ну, пойдём!

И они пошли, точнее, полетели, но очень низко, чтобы Малыш не упал, и не очень далеко, чтобы Малыш смог найти дорогу домой и не заблудился. Он ещё не умел хорошо летать, и папа ему сказал:

— Возвращайся уже, иди и учись летать как следует!

И Малыш пошёл.

Их домик, крытый сухой хвоей, стоял на склоне под можжевельником. Малыш вскарабкался на крышу, спустился по ней, полетел к поляне и через всю поляну прямо к дубу, и снова назад на крышу, потом опять спустился и долетел до самого дуба и снова назад. А когда он весь запыхался и крылышки у него заболели, то сел отдохнуть. И снова спустился, и опять полетел к поляне, и через всю поляну к дубу, и снова назад на крышу, и опять спустился и долетел до дуба, и опять назад, и ещё раз спустился и полетел прямо под дуб к крёстной.

— Крёстная, проснулись ли вы уже?

— А как же, Малыш, конечно встали!

— А Голубка тоже?

— Конечно же, Малыш, и я встала! Что ты нам принёс?

— Я? Ничего. Ну надо же, я-то уже летаю! От нас прямо сюда и опять к нам, и снова сюда, и опять к нам, и снова сюда, и хоть бы что. Ты бы так не смогла, да?

— Я же личинка, а не жучок! Ваша мама, думаю, тоже летать не очень-то умеет.

— Не очень-то. Надо же, я сегодня утром упал с кровати!

— И так кричал, правда!

— А как ты узнала? Неужели слышала?

— Да не слышала, я просто знаю, что ты большой крикун.

— Это я-то крикун? О-о ты, Голуба!

И Малыш опять улетел. У мамы дома уже было убрано, и она как раз намывала окна, так что они прямо сверкали.

— Где ты был так долго, Малыш?

— Залетел на минутку к крёстной под дуб.

— И что ты там делал?

— Ничего, я там был только так, у окна.

— А что они тебе дали?

— Ничего, я ничего не хотел!

— Ну, они тебе всё же что-то дали! Вчера крёстная сказала, что как только ты придёшь…

— У них что-то есть?

— Ну да, иначе бы крёстная не говорила.

— Хм, пусть оставят это себе!

— Но ты же туда за этим сходишь?

— Нет, не пойду.

— Надо сходить! А как далеко ты папу проводил?

— О, далеко. Прямо к трём ольхам.

— Ну, это не далеко. Тебе ещё надо много учиться, прежде чем сможешь летать с папой светить людям.

— А зачем людям надо светить? Мы-то себе сами светим!

— Что ж, раз у них ночь, когда у нас день. Сейчас они спят.

— А зачем же им папа светит, когда они спят?

— Ну, миленький, так надо, так Господь Бог хочет, и ты тоже с папой полетишь туда далеко и будешь хорошенько светить. Ну же, иди и учись летать!

Это Малышу понравилось, и он тут же полетел. Взобрался на крышу, съехал и полетел — полетел в другую сторону прямо к каштанам и тут же опять назад на крышу. Но летать дальше ему расхотелось. Он остался сидеть на крыше и тут вдруг заметил, что из трубы пошёл дым. И уселся на дымоход.

— Мамочка, что там у вас в очаг попало?

— Ничего, миленький! Я хочу приготовить заправку для супа.

— А что, мамуля, если я вам его задую!

— Нет, не надо. Ничего не делай!

Но Малыш всё же начал дуть и очаг почти погасил, если бы мама быстро не подбросила немного сухой хвои. Пламя вспыхнуло, за ним повалил дым, и Малыш закричал, и всё кричал и кричал, и лез с крыши вниз.

— Ой, мама, мамочка, ой-ой, мамочка!

— Что опять, Малыш?

— Ой, мамочка, мне дым глаза ест!

— Видишь, скверный мальчишка! Поделом тебе, раз ты не слушаешься. Забыл, что тебе папа велел и о чём мы по утрам молимся? Погоди-погоди, я всё расскажу.

— Но мамочка, мне же дым в глаза попал и так щиплет!

— Так тебе и надо, ещё и получишь, когда папа прилетит. Будешь как шёлковый!

— Но я же вам, мамочка, очаг-то не погасил!

— Но хотел погасить и знал, что я тебе это запретила. Нет, такого я тебе прощать не должна. Что же тогда из тебя вырастет! Вот только папа прилетит! И крёстной о тебе расскажу, и крёстному, и Голубке.

— Ну, мамуля, я же вам его не погасил, я больше никогда его гасить не буду! Пожалуйста, мамуля, не рассказывайте!

— Нет, я должна рассказать!

Но когда Малыш всё просил и просил, и даже опять заплакал, и снова упрашивал, и обещал, что будет слушаться, тогда мама дала себя уговорить и обещала ничего не рассказывать.

— Ну! Хватит плакать! И следи за собой! Или тебя никто любить не будет. Светлячок должен слушаться. Смотри, как папа слушается!