Книга Вторая Нина, страница 41 – Лидия Чарская

— Оставьте! Как вам не стыдно! — зашипела, но уже не столь воинственно, а скорее примирительно Арно, — не надо божиться. Это святотатство — клясться именем Бога по пустякам.

— Вы же заставляете! — резко бросила ей в лицо Рамзай.

— Израэл! Я прощаю вас, — изрекла Арно, — передник вы не снимете, но о вашем дерзком отношении ко мне я завтра же доложу maman.

У меня отлегло от сердца.

Слава Богу! Избегла позорного наказания, о котором узнал бы весь институт, узнала Люда и извела бы меня причитаниями и наставлениями. Зеленоглазая девочка, как добрая фея, явилась в трудную минуту и выручила меня. Движимая ответным душевным порывом, я шагнула навстречу благородной свидетельнице.

— Благодарю вас, Рамзай! — сказала я громко, — вы были справедливы, благодарю вас!

На какую-то минуту в ее глазах зажегся живой и искренний интерес ко мне. Увы, строптивая баронесса осталась верна себе. С комической гримасой Рамзай наклонилась к моему уху и пропела деланным фальцетом:

— Самозванная княжна! Не будьте сентиментальны! Это не идет представительнице славных лезгинских племен!

Я помертвела. И мгновенно возненавидела, остро, жгуче возненавидела эту бледную злую девочку, так незаслуженно и резко оттолкнувшую меня.

Суровый край. Его красам,

Пугаяся, дивятся взоры,

На горы каменные там

Поверглись каменные горы.

Синея, всходят до небес

Их своенравные громады,

На них шумит сосновый лес,

С них бурно льются водопады…

— Браво, Рамзай! Браво! Как хорошо! Как дивно хорошо декламирует Лида! — слышалось со всех сторон.

Потом девочки сгрудились возле ночного столика, на который взобралась наша баронесса и, скрестив руки на груди — в позе Наполеона, вдохновенно читала стихи Баратынского, посвященные Финляндии. Мила Перская не сводила с чтицы глаз и восторженно ловила каждое ее слово.

Воспроизведенные выразительной декламацией, картины Финляндии вставали перед нами — живо и отчетливо. Синие фиорды и серые скалы… Серое небо, и на фоне его — зеленые, пушистые сосны-исполины на гранитных скалах…

Между тем зеленоглазая чтица нимало не заботилась о том впечатлении, которое производила на слушателей. Ее мысли были далеко. Глаза таинственно мерцали из-под стрельчатых ресниц, когда Лида заговорила растроганно и доверительно:

— Да, хорошо у нас… на севере, ах, хорошо… Голубая студеная вода окружает шхеры… а в синих фиордах она похожа на чистый сапфир… А кругом сосны — вечно зелены, вечно свежи и юны! И скалы… без конца, без края. Финляндия — это воздух, зелень и сила. Какая мощь в ней, в этой суровой, мрачной красоте!.. Родина моего отца — Швеция, но живем мы безвыездно в нашем финляндском имении на берегу залива… Там бури бывают, и тогда на далеком маяке зажигается звездочка, яркая, золотая, прекрасная… Это огонек маяка, но он кажется звездою на темном небе, путеводной звездою!..

По-видимому, почувствовав мой пристальный взгляд, Рамзай внезапно оборвала рассказ и тотчас спрыгнула со столика. Глаза наши встретились, и в первый раз я увидела и румянец смущения и даже растерянность в лице заносчивой баронессы.

Я поняла ее. Поняла без слов.

Ей не хотелось выглядеть в моих глазах восторженной и сентиментальной девчонкой, подобно большинству институток. Тоскуя по родине, по дому и вдруг обнаружив эту свою слабость, она боялась моих злорадных насмешек…

Игренева, Коткова, Щупенко, Лазарева и Мила Перская бросились к ней:

— Бароночка, милая, продолжай! Ты говоришь, как поэт! Ах, как славно!

— Убирайтесь! — грубо оборвала девочек Лидия.

— Рамзай! Не ломайся! Вот еще воображает, финка ты этакая! — вспыхнула Коткова, оскорбившись за себя и других.

Рамзай не потрудилась ответить и прошла в умывальную. Вернувшись, она снова собрала вокруг себя группу девочек и принялась выкрикивать, ломаясь и кривляясь, глупейшую рифмованную чепуху:

Пекин, Нанкин и Кантон…

Мы уселись в фаэтон

И отправились в Китай

Пить горячий, крепкий чай!

Не знаю, долго ли продолжался бы этот спектакль, если бы фрейлен Линдер не появилась на пороге со своим неизменным требованием:

— Schlafen, Kinder, schlafen! [20]

— Знаешь, Нина, — обратилась ко мне Мила Перская, когда свет в комнате был притушен и мы улеглись в постели.

— Я давно хотела спросить тебя: веришь ли ты в сверхъестественное?

— Какие глупости, — отозвалась я. — Конечно, не верю.

— Нет, не глупости! — возразила Эмилия с жаром. — Нет, не глупости! Я, например, верю в существование привидений, духов и тому подобное. И потом, потом я убеждена, что мертвые могут являться к живым, приняв человеческий облик… Знаешь, — Мила понизила голос до шепота, — я тебе приведу один случай. Женя Лазарева рассказывала… Как-то она запоздала, возвращаясь с экзерсировки, и вдруг, проходя по залу, она остановилась, пораженная каким-то шорохом в стороне большого портрета. Женя трусиха страшная, но в тот раз поборола себя, оглянулась в ту сторону, и вдруг…

Тут Перская откинулась на подушки и закрыла лицо руками. Прошла минута… другая… Я сгорала от любопытства и нетерпения.

— Израэл… Нина! — глухим шепотом произнесла рыженькая Мила, — ты знаешь портрет императора Павла, основателя нашего института, тот портрет, который стоит за деревянной решеткой?..

— Знаю. Ну, и что же? — нетерпеливо пожала я плечами.

— А то, что его, императора, не было на портрете! Он сошел с портрета. Понимаешь, сошел!

— Какая чепуха! — возмутилась я, — и ты можешь верить подобному вздору?

— Это не вздор! — обиделась Перская, — все тебе могут подтвердить это. Многие знают, что ровно в полночь он сходит с портрета по красным ступеням и гуляет по залу.

— Глупости! — вскипела я, — только глупые дети способны верить в подобные выдумки. Ну, хочешь, я докажу тебе, что ничего подобного не происходит? Завтра же, в полночь, пойду в зал, и никакой император не сойдет в моем присутствии с портрета, уверяю тебя…

— Нинка! Глупая! Сумасшедшая, не смей говорить так! — в ужасе зашептала Мила, — и не смотри на меня так! У тебя такие глазищи в темноте! Мне страшно, Нина. Мне страшно!

— Перская, не глупи! — повысила я голос, — мы не маленькие дети. Что за безобразие, право, быть такой трусихой и ребенком! Нарочно, чтобы доказать ваше заблуждение, я завтра же отправлюсь в зал и в полночь буду караулить «выход» императора. А теперь пора спать. Спокойной ночи, Эмилия. Не мешай мне.