Книга Лев любит Екатерину, страница 4 – Ольга Игоревна Елисеева

Священник горестно покачал головой.

– Ну, помогай тебе Бог, сынок. Буду молиться.

Они расстались, и Потемкин поехал вдоль обоза, табором, развалившегося посреди дороги. Спасибо запорожцы всегда знали, как обиходить отбитое у нехристей добро. Уже и быков сгоняли потеснее, вокруг лошадей щелкали бичами, поправляли тележные колеса. Вот он провиант – на конце шпаги.

– Ваше высокоблагородие, – подскакал Сатин. – У одной подводы наши француза взяли.

– Какого француза? – не понял Гриц. – Где мы, где Париж? Откуда он здесь?

– От Святого Духа! – огрызнулся майор. – Мне почем знать? Говорю, француз. Сами посмотрите.

Пришлось посмотреть. И даже убедиться в майорской правде. Длинный, как оглобля, господин в белой форме – это в здешней-то грязи – без знаков различия сидел у телеги на перевернутом колесе, а казаки кружили вокруг него на конях и с безопасного расстояния тыкали пиками. Не сильно, а как лиса ежа лапой. Это еще что за чучело?

– Кончай дурить, ребята! – окоротил их атаман.

– Кто вы и как сюда попали? – обратился Потемкин к незнакомцу по-французски.

– О! – возопил тот с таким облегчением, будто ему открылись врата в рай. – Вы офицер? Европеец? Я счастлив.

– Я генерал-майор Потемкин, – представился Гриц. – Прошу вас назвать свое имя.

– Русский, – опечалился пленный. – А у вас такой хороший выговор, я подумал, возможно, вы… волонтер из Европы.

– Нет, я варвар. – Гриц начинал терять терпение. – В третий раз прошу вас назваться.

– Тысяча извинений, мой храбрый победитель. – На лице француза продолжала играть непринужденная улыбка, точно они встретились в парижском салоне, а не посреди чиста поля. – Я барон де Тотт, представитель Его Христианнейшего Величества при армии султана Мустафы III. Турки ведь наши союзники, вы знаете, – как само собой разумеющееся обронил он. – Каплан-Гирей разбит? Печальный конец всех завоевателей. Я сдаюсь в плен. Попрошу зафиксировать где-нибудь, что я не оказал сопротивления и имею право сохранить дипломатический багаж. А то эти дикари… – француз покосился на запорожцев.

– У вас нет никаких прав, – спокойно заметил Потемкин.

– Но я военнопленный!

– Вы среди дикарей.

Гриц спешился и полез в телегу. Она представляла собой походную канцелярию. На полу стояла пара сундуков, по-видимому, с дипломатическим багажом. Вскрыв их, Потемкин убедился в правильности своей догадки. «Удачно получилось, – думал он, разворачивая рулоны скрученных в трубку донесений, пробегая пальцами по плотным картонкам шифровальных кодов, вороша тетради с путевыми заметками. – То-то будет в штабе, чем заняться!» Его внимание привлек один из черновиков. Судя по дате, последнее донесение. Вероятно, уже отправлено. Интересно, что пишут в Париж из нашей глухомани?

Потемкин начал читать, и через минуту кровь бросилась ему в лицо.

– Шо вин каже? – с любопытством осведомился Головатый.

– Перевести?

Атаман кивнул.

– «До десятка невольников, три-четыре отары овец, двадцать волов, табун лошадей – добыча одного татарского воина. Что за прекрасное зрелище! Головы детей выглядывают из мешка, подвешенного к седлу. Молодая девушка сидит впереди всадника, мать на крупе, отец на одной из заводных лошадей, сын на другой. Скот впереди, – все идет и не сбивается с пути под бдительным оком хозяина. Колония, цветущее состояние которой угрожало интересам Вашего Величества на Босфоре, разорена».

Потемкин медленно поднял глаза на де Тотта. Взгляд его был тяжел, и француз поежился.

– Скажите, господин барон, – процедил Гриц, – чем все эти люди, – он махнул рукой в сторону пленных, – помешали интересам Его Величества?

Де Тотт вжал голову в плечи. Вероятно, в его багаже можно было найти много чего похлеще.

– Ну и шо з ним робить? – Головатый задумчиво мял носком сапога ком земли.

– У степ! – заорали запорожцы, крутившиеся вокруг на лошадях.

Атаман поднял на генерал-майора вопросительный взгляд. Тот молчал. Он имел право казнить любого пленника, если речь шла о татарине или турке. Но дипломатический представитель европейской державы – птица иного полета. Таких обычно задерживали, долго допрашивали, а потом предъявляли на очередной мирной конференции. Мол, вот, поглядите, Версаль тайно поддерживает наших врагов, а еще смеет предлагать посредничество! Петербургские чиновники обожали изображать обиженных. Но захваченные дипломаты, дорвавшись до конференции, начинали обвинять русских во всех смертных грехах. Звери, варвары, чума Европы! В прошлом году в Фокшанах Потемкин насмотрелся на целую свору баронов де Тоттов, запрещавшую туркам заключать мир.

Гриц пожевал травинку и сплюнул.

– Вешать, так вешать, – сказал он.

– Как вешать? – не понял Сатин.

– Высоко и коротко.

Казаки завернули барону руки за спину. Генерал-майор не стал смотреть, как они запихали де Тотту кусок бумаги в рот – то самое скомканное донесение, которое выпало у него на землю. Потом подтащили к ближайшей кривой иве на берегу Олты, посадили верхом, подвели коня под толстую ветку, накинули на шею веревку и с гиканьем ударили нагайкой по лошадиному крупу.

– У степ, – про себя повторил Григорий. Губы его сжались в жесткую складку. – В степь.

Вечером генерала пригласили в палатку командующего. «Уже донесли. – Потемкин чертыхнулся. – Что за народ?»

Румянцев сидел за раскладным походным столиком и двигал по доске шахматные фигурки.

– Научили бы вы меня, Григорий Александрович, играть, – обратился он к вошедшему. Вид фельдмаршал имел довольный, сразу ясно – сытый. – Вашими молитвами сегодня весь лагерь ложится спать не на пустой желудок.

– Рад стараться.

Румянцев указал на стул.

– Не понятно мне, почему одни фигуры ходят так, а иные по-другому. Есть которые и через клетки перепрыгивают. Эти на вас похожи. А есть, которые из пешек могут пробиться в ферзи. Эти – на меня. Я старый барбос. Давно служу. Но такого самоуправства, как с вашей стороны, под моей командой еще никто себе не позволял.

Судя по голосу, фельдмаршал даже не сердился. Он размышлял вслух.

– То ли я сдаю? То ли вы сударь – птица неведомой мне породы.

Потемкин молчал. Что ему было говорить? Теперь, охолонув, он думал, не погорячился ли с французом? Надо было его чин чином вести в лагерь, снимать показания, тащить на переговоры, а потом слушать рассказы барона о зверствах русских… Гриц почувствовал, как снова начинает закипать.

– Вы что же, прямо так его и повесили? – с нескрываемым интересом спросил Румянцев.

Потемкин кивнул.

– Дипломата?

Снова кивок.