Книга У собачьего древа, страница 3 – Валерий Квилория

– Теперь год огненной собаки, так? – посмотрел на Леру.

– Так.

– Значит, оттолкнёмся от года собаки и уйдём в такое будущее, где нас ни одна инопланетная собака не найдёт.

И Захарьев поднял лежавший у крыльца камень. Увидев это, золотистый пудель призывно тявкнул, и замаскированные под собак инопланетяне стали медленно сужать кольцо окружения. Шурка принялся торопливо рисовать на дорожке какие-то загадочные знаки. Собаки, между тем, были совсем рядом.

– Быстрее! – торопил Лера. – Не хочу больше подопытным кроликом быть!

– Сюда стань, – показал Шурка, – в это деление рядом со мной.

– Ну, стал.

– Повторяй: из года собаки в тень свиньи…

Увидев это, инопланетяне, которые до того шли неспешными крадущимися шажками, залаяли-завизжали и бросились к крыльцу со всех ног. Но поздно. Двое подростков растаяли в воздухе, словно снежинки в стакане горячего чая.

На ветке развесистого клёна полулежала чёрная лохматая собака.

– Опять инопланетяне, – попятился Лера.

Шурка внимательно вгляделся и покачал головой.

– Нет, – заявил он компетентно ^[8], – она настоящая.

– Тогда её надо спасать, – справедливо рассудил Лера, – собаки по деревьям лазить не умеют. Эта, наверное, за кошкой погналась, а теперь слезть не может.

Недолго думая, друзья вскарабкались на дерево. Но собака даже не глянула на них. Лежала себе безмятежно на ветке и неотрывно смотрела на далёкий горизонт.

– Помощь ей, похоже, не нужна? – заключил Лера.

– А вы кто такие? – вдруг спросила собака.

Лера от такого неожиданного поворота событий едва с дерева не свалился.

– Школьники мы, – ляпнул он первое, что на ум пришло, и, запнувшись на миг, добавил: – Из Беларуси. Я – Лера, а его Шуркой зовут.

– Доберман, – представилась собака вежливо. – Пинчер.

И вновь уставилась на горизонт.

– Какой же ты доберман-пинчер, – нервно рассмеялся Шурка. – Если ты здоровый, чёрный и мохнатый. Ты, скорее всего, водолаз ^[9]. А доберман-пинчер худой, с длинной мордой, без хвоста, и шерсть у него короткая – чёрная и ещё немного коричневая.

– Во-первых, я девушка, – заявила собака. – Во-вторых, Доберман – это моё имя, а Пинчер – фамилия. В-третьих, я вам не тыкала. Так что будьте любезны говорить мне вы.

– И с каких это пор, – прищурилась она на Шурку, – собак стали делить на породы?

– Осторожней, – шепнул Лера, – кто его знает, куда мы попали.

Захарьев стал серьёзным.

– Извините, мэм, – сказал он с кислым видом.

Помолчали. Собака пристально следила за горизонтом.

– А кто вас сюда посадил?

– Сама, – перевела на друзей удивлённый взгляд Доберман. – Смотрите, – показала лапой вдаль, – сейчас восход солнца начнётся.

– Ох, как красиво, – вздохнула она мечтательно.

– Так вы сами забрались? – всё ещё не верили друзья. – Разве собаки умеют по деревьям лазить?

– Ну, это кто как, – не отрываясь от восходящего солнца, Доберман протянула им свою мохнатую лапу. – Видите?

И вдруг выпустила длинные и мощные, как у медведя, когти. Мало того, когти покрывал лак для ногтей: на лазурном фоне был нарисован багровый восход.

– Это мне в салоне красоты вживили, – пояснила собака. – Дорогое удовольствие. В целых пять бифштексов обошлось. Половина месячного оклада.

– Это такие огромные отбивные из мяса? – проявил эрудицию Шурка.

Собака ещё раз внимательно осмотрела друзей.

– Вы, наверное, издалека?

– Точно, – кивнул Шурка, – приезжие. Специально прибыли на ваш восход посмотреть.

– Хе-хе, – хихикнула собака и смущённо прикрыла лапой пасть. – Врёте вы всё.

– Ага, – увидев такую добродушную простоту, тотчас сознался Шурка. – А что такое ваш бифштекс?

– Самая крупная денежная единица. Равна десяти шницелям. Шницель – соответствует десяти котлетам. Одна котлета делится на столько же тефтель. Тефтеля – на фрикадельки.

– Значит, – стал подсчитывать Лера, – ваше месячное жалованье состоит из десяти бифштексов, сотни шницелей, тысячи котлет, десяти тысяч тефтелей или, – тут он задумался, – одного миллиона фрикаделек.

Собака поднесла к морде левую лапу, и друзья увидели на ней золотую цепь с массивными часами, на крышке которых красовались три единицы ^[10]. Выпустила из правой лапы коготь и щёлкнула по цифрам. Крышка с мелодичным звуком открылась, обнажив циферблат часов. Щёлкнула ещё раз, и на месте циферблата возник калькулятор. Стремительно поклацав коготком по кнопкам, Доберман удивлённо взглянула на Леру.

– А ведь верно, – кивнула она.

– Значит, всё это деньги, а не еда? – решил на всякий случай уточнить Шурка.

Ни слова не говоря, Доберман Пинчер запустила лапу в густую шерсть на горле и вжик! – расстегнула, как в какой-нибудь обычной куртке, молнию на груди. Чёрная шкура разъехалась, и потрясённые мальчишки увидели совершенно голое розовое тело. Собака порылась за пазухой и, нимало не смущаясь, подала им пачку купюр.

– Вот эта красная, – показала, – и есть бифштекс. Шницель – розовый. В жёлтом цвете выполнена котлета. Тефтеля – синяя. Ну, а фрикаделька, само собой разумеется, зелёная.

Но друзей, удивлённых расстегивающейся шкурой, собачьи деньги уже мало интересовали.

– Так это не ваше? – осторожно тронул шубу Лера.

– Как не моё? – обиделась Доберман. – Моё. Наши косметологические ^[11] центры достигли такого уровня, что любая шавка может безболезненно снять с себя шкуру. Правда, процедура весьма дорогостоящая. Никаких денег не хватит. Я вот себе грудь и немного с боков оголила. Вполне достаточно. Четыре внутренних кармана и титановая молния. Жарко – могу расстегнуться. Холодно – снова на замок.