Книга Просветленные не берут кредитов, страница 13 – Олег Гор

— Обсуждать этот предмет — еще менее осмысленное занятие, чем говорить о Пустоте или бодхи.

— Но какова она? Можно хоть привести пример, на что похожа нирвана? — продолжал настаивать я.

— Ну смотри… ведь есть такая штука, как ветер?

И словно подтверждая слова монаха, над нашими головами пронесся порыв, и кроны зашумели, деревья закачались.

— Есть, — признал я.

— Тогда опиши мне ветер, назови его цвет и форму, определи длину его и ширину.

— Но это же невозможно! — от возмущения я даже расхотел спать, хотя только что глаза мои слипались.

— Вот точно так же нирвана есть, но описать ее или сравнить с чем-либо я не смогу. Никто не в состоянии это сделать, а кто утверждает, что может, — врет самым бессовестным образом.

Раздражение мое улеглось так же быстро, как и появилось.

В эту ночь никакие страхи и призраки меня не смущали, и я спокойно продрых до рассвета. Доев остатки вчерашних подношений, мы отправились в путь по утреннему холодку.

Спустились в русло пересохшей реки, усеянное камнями, и на первом же шаге один из них с рокотом поехал у меня под подошвой. В лодыжке мягко хрустнуло, от боли я прикусил губу и завалился набок, только и успев подставить руку, чтобы не удариться плечом.

Через миг я уже сидел, ощупывая раздувающуюся на глазах ногу, а брат Пон озабоченно разглядывал меня.

— Вывих, — заявил он. — Знак того, что мы слишком быстро идем.

Я мог бы много что сказать по поводу этого «знака», и только обет молчания помешал мне это сделать.

Монах помог мне подняться, и я попробовал сделать шаг и вроде бы даже преуспел. Затем поскользнулся на очередном камне, и боль ударила с новой силой, да так, что на глазах у меня выступили слезы.

Дорога превратилась в сплошное мучение.

Двигались мы теперь очень медленно, я с трудом осознавал, что находится вокруг, деревья и кусты слились в серо-зеленое марево. Голова кружилась, нога пульсировала и горела огнем, по спине пробегали волны холодной дрожи.

Когда мы наконец остановились передохнуть, меня трясло как в лихорадке.

— Сейчас я вырежу тебе костыль, — сказал брат Пон, оглядев мою лодыжку. — Приспособишься как-нибудь…

Я замотал головой, тыча себе в рот, показывая, что мне нужно кое-что сказать.

— Ты наверняка желаешь заявить, что идти не в силах, что тебе нужно в больницу, — монах смотрел на меня непреклонно и даже сурово. — Не нужно озвучивать эту ерунду. Ближайший госпиталь в нескольких сотнях километров, возвращаться к луа мы не можем, поскольку там мы сделали все, что были должны… Остается только идти вперед.

«Я же погибну! Мы оба сдохнем тут, в этих горах!» — хотелось закричать мне.

— Разбить здесь лагерь на пару дней? Охотиться служителю Дхармы не к лицу, — продолжил брат Пон, не демонстрируя ни малейших следов жалости. — Тебе же надо есть. Кроме того, в этих местах водятся хищники, что будут не прочь закусить человечиной.

От этих его слов мороз продрал меня до костей.

Неужели мне и вправду предстоит навсегда остаться в этих чащобах, и падальщики обглодают мой костяк? Никто из друзей и родственников не узнает, куда я пропал, что случилось со мной?

Брат Пон исчез в зарослях, а я остался лежать, судорожно дыша и пялясь в небо.

Вернулся он быстро, принес толстую ветку с рогаткой и принялся командовать:

— Давай, вставай. Подсовывай ее под руку, вот здесь хватайся… И двинулись. Подгибай конечность и прыгай. Вот так, хорошо… очень хорошо, можно не спешить…

Поначалу у меня ничего не вышло, самодельный костыль едва не вывернулся из ладони, но затем я приспособился. Даже нога вроде бы стала болеть меньше, хотя от перегрузки принялась ныть вторая, здоровая.

— А я буду тебя отвлекать, мешать тебе думать о всяких глупостях, — сообщил брат Пон, когда мы взяли штурмом пологий склон, в дождливый сезон бывший берегом горной речушки. — Давай подумаем, как выглядит твое нынешнее состояние с точки зрения высшего, восьмого сознания, той самой сокровищницы, о которой мы недавно говорили.

Я взглянул на монаха как на сумасшедшего — ну и момент он выбрал!

Но тот ничуть не смутился.

— С низшими все понятно — это боль, злость и страх, это горестные мысли, события вроде бы катастрофические. Но как это смотрится с точки зрения того потока, что стоит за всеми этими вещами? Ты еще не начал слышать красноречивое молчание алая-виджняны?

Я только плечами пожал.

Если я чего и слышал в этот момент, то собственные, не очень радостные мысли.

— Пока нет, но это ничего, — продолжал монах так же жизнерадостно. — Услышишь. Нужно только не забывать, чем ты на самом деле являешься…

И эти слова будто тронули некий спусковой крючок внутри меня.

Я не понял, что произошло, более всего это напоминало внезапную смену перспективы, когда смотришь на картинку-загадку и в хаосе пятен внезапно различаешь лицо или прыгающего кота.

Мысли никуда не делись, как и боль, как и страх, перемешанный с жалостью к себе.

Просто я глядел на все это со стороны, сумел отстраниться не от одного потока, а от всех одновременно, перестать отождествлять себя со всеми видами сознания вплоть до ума! В то же время я не прекратил воспринимать, что происходит вокруг, видел растения, похожие на веера из громадных зеленых пластин, торчащих прямо из земли, шершавые стволы лесных гигантов, сидящую на ветке большую птицу, бордовую, с черным клювом, белой грудкой и того же цвета хохолком.

И я двигался через все это, мягко, безболезненно, словно катился.