Книга Последнее письмо из Москвы, страница 47 – Абраша Ротенберг

— Когда я уже научусь молчать? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь. Похоже, что никогда.

Московский приятель

И вдруг я вспомнил, что даже не упомянул об одном важном происшествии.

— Простите, но мне надо дополнить рассказ.

Наши спутники уже о чем-то беседовали, когда я ворвался с этой репликой (мои манеры не переставали удивлять их):

— Необходимо немного отмотать назад. Через несколько дней после операции мы получили письмо. Оно пришло из Москвы. Мать с большим интересом прочла его. Она хоть и молчала, но выглядела возбужденной и удивленной.

— От кого письмо, — нетерпеливо выспрашивал я. Нам уже двадцать лет не приходило писем оттуда.

— От папиного друга.

— Ты с ним знакома?

— Не помню. Он еще приятель Бетти и Арона.

— Может, переведешь его мне? — попросил я.

— Сначала покажу его папе.

Отца мало что могло заинтересовать, кроме его состояния, так что мать решила, что новость о письме немного его оживит.

Когда мы вошли в спальню, он отдыхал, но не спал. Мать подошла к постели, показала ему письмо и с улыбкой заговорила:

— Шмилек, смотри, какая неожиданность, тебе пришло письмо от…

Тут в моей памяти был провал. Я хотел назвать имя отправителя, которое всегда помнил, но тут произошел какой-то сбой. Я несколько раз упоминал его в разговорах с Диной, но и она не могла его вспомнить. Такое впечатление, что моя память вдруг взбунтовалась против меня.

— У меня приступ внезапной амнезии, и я не могу вспомнить имя того отцовского приятеля. Он, как и вы, был врачом. Я даже помню содержание письма, а вот имя…

— Не переживай так, — успокоила меня Мария Виктория, — нам-то оно все равно ничего не скажет.

— Самому смешно. Дайте-ка я поразмыслю, постараюсь припомнить. Он был врачом, и звали его… К сожалению, я не…

Тут я понял, что моя пауза всех раздражает. Я постарался подыскать ассоциацию, которая помогла бы мне продолжить:

— Ты права. Какая разница, как его звали. Хоть бы и Михаил Львович Астров. Так пойдет?

— Откуда это имя?

— Это имя одного человека, которым я восхищаюсь, — деревенский врач, любитель природы, мечтатель, сама отзывчивость, идеалист. Большой друг дяди Вани.

— Твоего дяди?

— Нет, дядя Ваня и его друг доктор Астров — вымышленные персонажи, но для меня они настоящие. Всегда их любил.

— Ты говоришь о чеховском дяде Ване, — догадался Хосе Мануэль и улыбнулся.

— Да, предлагаю звать автора письма Михаилом Львовичем Астровым, раз уж я забыл его настоящее имя.

— Договорились.

— Я остановился на моменте, когда мать сообщила отцу, что ему пришло письмо из Москвы от его приятеля, Михаила Львовича Астрова.

Отец сощурился, пытаясь вспомнить, кто это, и затем отмахнулся:

— Не знаю, кто это. Не помню его совсем.

— Это друг Арона и Бети, врач по профессии, живет в Москве.

— Наверное, какая-то ошибка. Или меня с кем-то спутали. Что сказано в письме?

— Оно длинное. Прочесть тебе?

— Не сейчас. Я устал. Просто скажи, о чем оно.

— Там много всего.

— Тогда скажи о самом важном.

— Так и сделаю.

— И что же?

— О том, как дела у Арона и его семьи.

— И что он о них пишет?

— Что им необходима помощь.

— Помощь? Арону и Бете нужна помощь?

— Так пишет этот Михаил Львович.

— Двадцать лет мы ничего от них не слышали, а тут внезапно объявляется этот незнакомец, который просит помощи для них от своего имени? Почему бы им самим не написать?

— Забыл, в какой они стране живут? Наверное, боятся. Отдохни, а я потом тебе прочту. Разве ты не рад узнать, что твой брат до сих пор жив, хотя так долго ничего от него не было слышно?

— А он там написал адрес Арона?

— Нет.

— И куда нам в таком случае слать помощь?

— Ему.

— А почему не сразу им?

— Я тебе уже объяснила, почему.

— Это ловушка. Надо сначала выяснить, действительно ли мой брат с семьей живет в Москве и где именно.

— Отчего бы тебе не прочесть письмо или не послушать, как я прочту? — спокойно настаивала на своем мать. — Откуда у тебя эта предвзятость?

— У меня на истории нет никаких сил.

И мы ушли, чтоб не беспокоить его.

Мать перевела мне письмо. Я с любопытством слушал, поскольку оно отозвалось во мне эхом спящих детских воспоминаний. Среди них была и тема семьи дяди Арона, которого я запомнил, потому что он был последним из родственников, кто проводил нас до границы перед отъездом в Аргентину. Короткое воспоминание, но, тем не менее, оно полно меланхолии.

— Такое впечатление, что меланхолия — неотъемлемая часть твоего характера, — прокомментировала Мария Виктория.

— Моего ли? Кажется, это отличительная черта характера всех советских людей, которые постоянно бросаются то в меланхолию, то в депрессию.

— Так что же, мы узнаем, что было в этом одиозном письме? — нетерпеливо воскликнул Хосе Мануэль.

— Сию минуту. Оно было датировано апрелем 1965 года и говорилось в нем приблизительно следующее: