Книга Идеал, страница 58 – Сесилия Ахерн

Мона торжествующе вскинула руки, завопила, и вся толпа вслед за ней. Я видела, как профессор Ламберт радостно хлопает в ладоши, как хлопают друг друга по плечам Лоркан и Фергюс.

Дело того стоило. Правда стоило. Даже несмотря на то, что случилось потом.

62

Я не чувствовала никакого страха, когда стражи потащили меня прочь. Только что произнесенная речь пьянила, кружила голову. Я не знала, откуда взялись слова, они сами собой вылетели изо рта, когда мне понадобились. Хотелось бы думать, что мои родные все слышали и Кэррик тоже, где бы он ни был.

Стражи со мной не церемонились. Как только мы отошли от камер, они жестко ухватили меня, ускорили шаги. Это не Тина, и я для них не заблудшая семнадцатилетняя девочка. Вот и хорошо. Я и правда уже не та, которая пять недель тому назад прошла по этим коридорам, испуганная, цепляющаяся за дружбу с Креваном в надежде, что он вытащит ее отсюда. Тогда меня ужасал каждый звук, уж как я боялась стражей – все время озиралась по сторонам, всюду видела угрозу.

Больше я не боюсь. На этот раз я знаю, что я права, а они неправы.

Меня отвели в глубь замка, на лифте мы спустились в подвал. Прошли пропускной пункт, и каждый страж постарался дать мне понять, какое я ничтожество в его глазах. А вот и камеры, и в первой же из них я увидела Рафаэля Ангело. Он сидел на стуле спиной ко мне, задрав ноги и скрестив голени, смотрел канал о Заклейменных.

Я улыбнулась: он держался как ни в чем не бывало. А на экране – заполненный толпой наружный двор. Все Заклейменные уселись на камни и свистят. Сидячая забастовка. У ворот собрались жители города, они тоже свистят, их стало намного больше, чем в тот момент, когда Креван возвестил Окончательное решение.

Рафаэль Ангело обернулся – возможно, увидел наше отражение в стеклянной перегородке. Улыбнулся мне и поднял большой палец. Я хотела ответить тем же, но стражи отреагировали так, словно я гранату бросить собиралась, – схватили меня за руки, завернули руки за спину. Я вскрикнула от боли: они вынудили меня согнуться под неудобным, неестественным углом.

– Дом, милый дом, – пропел один из стражей, останавливаясь перед моей прежней камерой. Тут ничего с прошлого раза не изменилось. За одним исключением: перешагнув порог, я увидела деда.

– Дедушка! – Я бросилась к нему в распростертые объятия. – Как ты тут?

Отодвинувшись, я быстро его оглядела, погладила руками его щеки, даже повернула его лицо чуть-чуть вправо и влево, проверяя, все ли в порядке, не сделали ли с ним что-то плохое.

– Все хорошо, все хорошо, – ответил он, снова притянув меня к себе, и я увидела на его глазах слезы. – Я боялся, что сжег тебя заживо, – пугливым шепотом признался он. – Пока жив, буду никогда себе этого не прощу.

– Но ты же меня не сжег, – напомнила я ему. – Вот она я.

– Но я не знал, целый день не знал. Не был уверен … Мне все виделось, как я поджигаю костер, а ты там. По ночам мне здесь слышались твои крики. – Он все крепче прижимал меня к себе.

– Дедушка, я здесь. Ты меня не сжег. – Понизив голос, чтобы стражи не слышали, я добавила: – Ты меня спас. Не забывай. Если бы не ты, мне бы не удалось бежать.

Он поцеловал меня в макушку, и я почувствовала, как он дрожит.

– Расскажи мне, что происходит, – попросила я, пытаясь вернуть его к реальности. – Почему тебя держат здесь? Они не имеют права просто так держать тебя.

– А! – устало отмахнулся он. – Каждый день у них новое дело, которое нужно изучить.

– Хватит! – прервал нас страж. – Свидание окончено.

Дед повиновался сразу же. Он был здесь уже четвертый день и знал, что сопротивляться бесполезно.

Я все же попыталась спорить:

– Я должна поговорить с дедом! – Но кто меня слушал.

Деда схватили и отвели в другую камеру, рядом с Рафаэлем, от моей – по диагонали. И хотя он, как мне показалось, утратил боевой дух – никогда прежде такого с дедом не было, – выглядел он неплохо. Здоровый, хорошо выбрит. Здесь ведь все налажено. О нем хорошо заботились. Только на волю не выпускали. Он слишком долго оставался наедине со своими мыслями, и дух его был сломлен. Это надрывало мне сердце.

Наконец я заглянула в соседнюю камеру, с внезапным, романтическим и даже идиотским желанием увидеть там любимого человека. Глупо, конечно, желать, чтобы Кэррик оказался рядом со мной – в неволе. Нет, пусть остается там, в реальном мире, на свободе – относительной свободе. Но здесь мы впервые с ним встретились, и, пока я была в этой камере, он был в соседней.

Я заморгала. Глаза конечно же меня обманывают. Показывают вместо реальности мечту. Но нет, видение не исчезло.

Кэррик стоял за стеклянной перегородкой и смотрел на меня.

Под правым глазом синяк. Я замерла, не в силах поверить. Воображение разыгралось или Кэррик действительно здесь?

– Прости, – прочла я движения его губ. Он тоже сдался?

– Твоего парня взяли нынче утром. Все, как встарь, да? – Стражи, смеялись, заперли дверь моей камеры.

Я бросилась к перегородке, распластала по ней ладонь.

Снова там, с чего начинали. Но теперь нам этого мало. Теперь я знаю звук его голоса, помню его прикосновения. В тот раз стеклянная перегородка помогла нам обрести друг друга – теперь она разделяет нас.

Я верила, что он в безопасности. Мой план не сработал.

И что толку лягать ногой стекло и кричать от гнева?

63

Недолго я оставалась в камере одна. Явились четверо: судья Креван, судья Санчес, судья Джексон и человек в белом мятом костюме из льна с седой козлиной бородкой, здорово обгоревший на солнце. Судьи были в красных плащах, герб Трибунала на груди. «Ревнители идеала» почтили меня своим визитом – в полном составе.

Они шагали ко мне гуськом, маленькая армия, выступившая в поход, у каждого папка под мышкой. Судья Санчес выглядела скверно, в широко распахнутых глазах – тревога.

Похоже, будет весело.

Кэррик, дедушка и Рафаэль тут же поднялись на ноги. Моя защита – пусть они отделены от меня стеклом, но их присутствие придавало мне сил. Страж отпер судьям дверь, они вошли в камеру, страж остался стоять в углу.

– Вы свободны, – сказал Креван стражу. Тот несколько удивился, что его отсылают.

– Сядь, Селестина, – велел Креван. Выглядел он усталым. Старым. Что ж, я рада: мне удалось основательно его потрепать.

– Лучше постою.

– Господи, Селестина! – Он стукнул рукой по столу, и неудачно загоревший тип подпрыгнул от неожиданности.

Я улыбнулась.

– Хоть что-нибудь можешь сделать, как тебе сказано?

– «Упрямство – нежелание принимать перемены», – процитировала я его слова.

Он явно был на гране срыва, и я наслаждалась каждым мгновением. Судья Санчес смотрела на него с тревогой и с такой же тревогой на меня. Донесу я на нее – вот все, что ее интересовало.