Онлайн книга «Как Гитлер украл розового кролика»
|
Мама смутилась: — Но мы не дома. И сейчас все по-другому. Конечно, Анна все понимала. Но ей так хотелось, чтобы праздник устроили именно для нее. А на пикник ведь поедут какие-то посторонние люди. Но она ничего не сказала. — Анна, все будет хорошо, — уговаривала ее мама. — Специально для пикника арендуют корабль. Мы поплывем на другой конец озера. Пикник устроят на острове. И мы будем праздновать допоздна. Но Анну ничего не убеждало. А когда наступил день рождения и она получила подарки, стало немногим лучше. От дяди Юлиуса пришла поздравительная открытка. Макс подарил ей несколько цветных мелков, а мама с папой — маленькую коробочку карандашей и деревянную фигурку серны. И всё! Конечно, игрушечная серна очень симпатичная, но Максу-то на десятилетие подарили велосипед! На открытке от дяди Юлиуса была нарисована обезьянка, а на обратной стороне он написал своим знакомым разборчивым почерком: «С днем рождения! Пусть следующие дни рождения будут еще счастливее!» Анна надеялась, что пожелание дяди Юлиуса сбудется, потому что этот день рождения не обещал ничего хорошего. — В этом году у тебя будет необычный день рождения, — сказала мама. — И ты уже большая, поэтому подарки для тебя не так важны. Но когда Максу исполнялось десять лет, она почему-то такого не говорила! И это совсем не обычный день рождения, упрямо думала Анна. Ведь теперь ее возраст впервые обозначается двумя цифрами, вот! Чем дальше, тем больше расстраивалась Анна. Поездка получилась какой-то неудачной. Хотя погода стояла хорошая, на корабле было слишком жарко, а члены Литературного общества разговаривали в точности как фрейлейн Ламбек. Один из них — толстый молодой человек с меленькими зубами — называл папу «дорогой мастер» и то и дело вмешивался в ее с ним разговор. — Дорогой мастер, мне очень жалко, что у меня не вышло опубликовать вашу статью. — Мне тоже, — ответил папа. — Это моя дочка Анна, сегодня ей исполняется десять лет. — Поздравляю, — быстро произнес молодой человек и опять заговорил о своем. Очень, очень жалко, что он не может публиковать папины тексты, ведь они написаны превосходно! Молодой человек безгранично ими восхищен! Но дорогой мастер демонстрирует такую непреклонность в суждениях… политика газеты… отношение правительства… дорогой мастер должен понять… — Я все понимаю, — ответил папа, отворачиваясь. Но молодой человек не унимался. Такие трудные времена, продолжал он. Подумать только: фашисты сожгли папины книги! Какие ужасные чувства он должен был испытывать! Молодой человек представляет эти чувства! У него самого только что вышла книжка. Первая. И представить себе, что ее сжигают… Не согласится ли папа взглянуть на эту книжку? Нет? Тогда молодой человек может о ней рассказать… Он говорил и говорил, его мелкие зубы слегка постукивали, а папа из вежливости его не прерывал. В конце концов Анна не выдержала и отправилась бродить по палубе. Пикник тоже разочаровал ее. Угощение в основном состояло из булочек с начинкой. Начинка была «взрослая», а прожевать черствый хлеб мог только толстый молодой человек со своими зубами, думала Анна. Из напитков был только имбирный лимонад, который она ненавидела. А вот Максу он нравился. Да ему вообще все нравилось! Он взял с собой удочку, уселся рыбачить в сторонке от всех и был абсолютно доволен жизнью. (Не то чтобы он что-то поймал… Да ведь и ловил он на кусочки этих черствых булок, так что ничего удивительного в том, что рыбе наживка не нравилась.) Анне совершенно нечего было делать. Других детей не было, и играть было не с кем. А после обеда все совсем испортилось: начались речи. Мама про речи ничего не говорила. А ведь могла предупредить! Речи, казалось, продолжались бесконечно. Анна с трудом все это высидела, с тоской размышляя о том, как бы прошел ее день рождения, если бы они не уехали из Берлина. Хеймпи испекла бы именинный пирог с клубникой. К ним в гости пришли бы по меньшей мере двадцать детей, и каждый — с подарком. И сейчас они играли бы в игры в саду. Потом пили бы чай. На пироге горели бы свечи… Анна так живо представила себе все это, что не заметила, как речи закончились. К ней подошла мама. — Пора на корабль, — сказала она и шепнула с улыбкой заговорщика: — Выступления были ужасно скучные, правда? Но Анна не улыбнулась в ответ. Хорошо маме говорить! Ведь это не ее день рождения! Корабль отправился обратно в Цюрих. Анна нашла уединенное местечко на задней палубе и стояла, глядя на воду. Вот так, думала она. День рождения — ее десятилетний день рождения — прошел, и ничегошеньки хорошего в нем не было. Она положила руки на перила, а на руки — голову, притворившись, что любуется видом, так что никто не мог догадаться, как печально было у нее на душе. Вокруг колыхалась вода, теплый ветер обдувал волосы, а она все думала, что ее день рождения безнадежно испорчен и ничего уже не исправишь. Вдруг кто-то положил ей руку на плечо. Папа! Неужели он заметил, что она разочарована? Нет, папа никогда не замечает таких вещей. Он слишком погружен в свои мысли. — Кажется, у меня теперь десятилетняя дочь, — сказал он, улыбаясь. — Да, — ответила Анна. — Между прочим, тебе еще нет десяти. Ты родилась в шесть часов вечера. Так что десятилетней ты станешь только через двадцать минут. — Правда? — почему-то от того, что ей еще не исполнилось десять, у Анны поднялось настроение. — Как будто это было совсем недавно, — сказал папа. — Конечно, тогда нам и в голову не могло прийти, что мы станем беженцами и будем отмечать твое десятилетие на Цюрихском озере. — Беженцы — это те, кто уехал из своего дома? — Те, кто ищет убежища в другой стране, — объяснил папа. — Мне кажется, я еще не готова быть беженцем. — Это довольно странное чувство. Ты живешь в своей стране. Неожиданно к власти приходят какие-то головорезы. И ты оказываешься в чужом месте, буквально без ничего. Папа сказал это таким веселым тоном, что Анна переспросила: — Тебя это не расстраивает? — Немного. Но это довольно интересный опыт. День клонился к вечеру. Солнце скоро исчезло за вершинами гор, озеро потемнело, и все вокруг стало скучным и плоским. Потом солнце вновь появилось в просвете между горными пиками, и мир засиял розово-золотым. — Я вот думаю, где мы встретим твое одиннадцатилетие — и двенадцатилетие? — Думаешь, не в Швейцарии? — Не знаю. Если швейцарцы и дальше не будут меня печатать — из страха, что нацисты в отместку их оккупируют, — нам придется переехать в другую страну. Куда бы ты хотела поехать? — Не знаю. — Наверное, мы могли бы переехать во Францию, — папа ненадолго задумался. — Ты что-нибудь знаешь про Париж? |