Книга Ежевичная водка для разбитого сердца, страница 81 – Рафаэль Жермен

Я решила все-таки просто позвонить в дверь и положиться на импровизацию, если вдруг мне откроет чертова хипстерша. «Здравствуйте, я свидетель Иеговы? – прикидывала я, поднимаясь по ступенькам. – Я продаю шоколад в пользу моей школы? Я ищу замечательную молодую женщину, которая жила здесь раньше?» Все это не годилось, ведь чертова хипстерша, разумеется, знала, кто я и как выгляжу. «Привет, впусти меня на минутку, я только возьму ножи и всажу их тебе в спину?» Это, сказала я себе, нажимая кнопку звонка, наилучший выбор.

Я считала секунды в ритме оглушительных ударов моего сердца и уже готова была достать свой ключ, но тут дверь распахнулась и появился Флориан, мой «бывший», моя любовь, который, показалось мне в сером свете этого дождливого дня, светился, как солнце.

Я застыла так надолго, что он наконец сказал: «Алло?», чуть заметно улыбнувшись.

– Что ты здесь делаешь? – с трудом выговорила я.

– Я здесь живу.

– Да, но… Ты не в офисе? Ты же всегда в офисе.

Флориан улыбнулся шире:

– Ты написала, что собираешься зайти. Я хотел тебя увидеть.

Я открыла рот, чтобы сказать: «Я написала тебе, чтобы точно знать, что никого не будет дома», но было ли это правдой? Я убедила себя в этом, отправляя лаконичное письмо Флориану, но не надеялась ли я в глубине души увидеть его? Я поморщилась и выдавила что-то, хотелось надеяться, похожее на улыбку.

– Заходи, – сказал Флориан. – Я приготовил твои вещи.

Я вошла вслед за ним в просторную и светлую квартиру. Я не знала, куда девать глаза. Было страшно наткнуться на какой-нибудь предмет, говорящий о присутствии чертовой хипстерши или, хуже того, о нашем с ним общем прошлом. Все было странно и волнующе привычным. Я вытирала пыль с этой мебели, я стукалась ногой вот об этот угол, сбегала по этой лестнице, занималась любовью на этой софе.

– Как ты? – спросил Флориан.

– Все хорошо, – ответила я и, подумав, добавила: – Офигенно, – потому что так оно и было и ничего другого мне в голову не пришло.

Флориан засмеялся.

– Хочешь кофе?

– Нет, нет, нет. Я ненадолго.

– Бокал вина?

– Нет… Я очень поздно легла вчера, и…

– Когда тебе это мешало?

«Ох! Коварные когти фамильярности!» – подумала я. Было так легко сбиться на непринужденный тон людей, понимающих друг друга с полуслова. Что я и сделала: сбилась на этот самый непринужденный тон, с облегчением, даже с наслаждением, и мне стало на диво хорошо. Я рассказала Флориану о моей квартире, о новоселье, об идеальной паре, карикатурно описала ее, блистая остроумием, с единственной целью – рассмешить его, что мне в совершенстве удалось. Меня пьянил его смех и этот непринужденный разговор о моей новой жизни, в которой его уже не было. И, удивительное дело, мне было очень легко.

– Ты хорошо выглядишь, – сказал Флориан, наливая мне второй бокал вина.

– Я… я знаю, – ответила я, удивившись, что говорю это и тем более что сама так думаю.

– Я рад за тебя.

Я посмотрела на него. На какую-то мимолетную секунду меня охватило неудержимое желание броситься ему на шею, заласкать и зацеловать. Он выдержал мой взгляд, потом опустил глаза. Его длинные ресницы отбросили тень на скулы. Прочел ли он мои мысли? Заметил ли вспышку моего желания? Наверно.

– Это было нелегко, – сказала я, чтобы заполнить паузу. – И сейчас еще временами бывает трудно.

Флориан поднял на меня глаза. Он хотел что-то сказать, я это видела. Поколебавшись, он произнес: «Мне… так жаль», – и его лицо словно открылось, обнажив на несколько секунд уязвимость, которой я за ним не знала.

– Все правильно, – сказала я. И удивилась, что на самом деле так думаю.

– Нет, это…

– Нет. Все правильно, Флориан. – Уловив на его лице эту мимолетную уязвимость, я почувствовала себя сильнее его, и этого мне хватило, чтобы убедить себя, что так оно и есть.

– Не хочу впадать в популярную психологию, – добавила я, – но… я многое поняла. Я даже сказала бы, что это дало мне… толчок…

Я выдержала паузу, чтобы дать моему «бывшему» посмеяться над этим выражением, которое мы всегда употребляли только с иронией и цинизмом. Но Флориан не смеялся. Он только сказал: «Правда?» с таким сомнением в голосе, что я, не удержавшись, ответила: «Да, Флориан. Есть жизнь и после тебя, знаешь ли».

Мне сразу захотелось извиниться, но я прикусила язык. Я немного гордилась собой и не хотела все портить своим рефлексом воспитанной девочки.

– Fair enough, – сказал наконец Флориан.

– И еще – я начала писать. Свои вещи.

Это было колоссальным преувеличением, ведь до сегодняшнего дня из-под моего пера вышло лишь несколько не самых убедительных текстиков, которые я показывала Максиму.

– Правда? – повторил Флориан.

– Ты сомневаешься?!

Флориан поколебался, видимо, пытаясь понять, действительно ли я обиделась, но он тоже знал меня как облупленную и от души рассмеялся.

– Ваше здоровье, – сказал он, подняв свой бокал. – Ты довольна?

– Очень довольна, – ответила я и не могла не похвалиться, уточнив, что мой издатель заинтересовался тем, что я пишу, что, по сути, не было неправдой и, похоже, сильно впечатлило Флориана. Он не меняется, подумала я. Ему нужен интерес издателя или обещание патрона, чтобы во что-то поверить.

– Я потрясен, – сказал он, и я почувствовала, что он смотрит на меня другими глазами.

– Твоя вера в меня очень трогательна, Флориан.

Он улыбнулся и хотел налить мне еще вина, но я сказала, что мне пора. Я хотела уйти на этой высокой ноте, поймав его почти восхищенный взгляд, который меня донельзя осчастливил. Я понимала, что все эти годы искала его одобрения, и мне надо было над этим подумать. Я уже «плела кружева», говоря себе, что это нормально – хотеть одобрения любимого, и тут же одергивая себя за излишний пафос.

– Мне пора, – повторила я Флориану, торопясь уйти, пока не начала «плести кружева» вслух. Еще один бокал вина был бы особенно опасен – я не забыла нашу последнюю встречу и мои пьяные слезы.

– У меня ланч с Нико.

Я чуть было не сказала «с другом» многозначительным тоном, с единственной целью – заставить его хоть немного ревновать, но подумала, что этот жалкий маневр омрачил бы мой до сих пор образцовый визит. И я вышла с гордо поднятой головой, забрав с собой ножи и принтер, и села в ожидавшее у подъезда такси, послав Флориану лучезарную улыбку. Он сказал, целуя меня на прощание:

– Я, правда, горжусь тобой, Женевьева, – что показалось мне чрезмерно самодовольным, но было, должна признать, ужасно приятно.

Я сразу позвонила Катрин, которая ответила слабым с похмелья голоском.