Онлайн книга «Седьмая казнь»
|
– Но у тебя другое мнение. – Когда мой отец заболел – и другие тоже, – они все испытывали яркие галлюцинации. – Это не редкость при высокой температуре и энцефалите. – Однако странно, что их видения были очень похожи. Им всем грезились обжигающие пески Египта. – Возможно, причина в африканской жаре, в страхе перед болезнью. Сходство видений может объясняться силой самовнушения. – Не исключено. Некоторые галлюцинации действительно выбивались из общего ряда. – Тем более. Рори вздохнул: – Отец убеждал меня в другом. – То есть? – Мы подолгу разговаривали через Интернет. У него была собственная теория. Он считал, что микроорганизм способен схематично записывать память инфицированного человека и переносить эту схему следующей жертве, а потом проигрывать воспоминания во втором мозгу, стимулируя его клетки сходным образом. – Но зачем? В чем эволюционное преимущество? – Записываются только самые яркие, самые сильные воспоминания, особенно что-то страшное, что приводит мозг в возбуждение и, соответственно, кормит микроба. Перенося же яркие воспоминания в следующий мозг и повторяя схему на следующей жертве… – …он быстро пробудит энергию в своей следующей кормушке. – Кэт кивнула. – Любопытно. – Отец считал, что эти воспоминания возвращают во времена библейских казней. – Как это? – Он был уверен, что штамм микроба, которым отец заразился и который теперь заразил Сафию, произошел от микроорганизма, пышно расцветшего в Ниле и сделавшего его воду красной. Мол, микроб записал себе в память древние ужас и панику и теперь повторяет те ощущения снова и снова, будто эхо далекого прошлого. – Но прошло столько времени… – Быть может, для микроба время течет по-другому. Саймон Хартнелл анализировал этот микроорганизм и обнаружил, что тот практически бессмертен – способен впадать в спячку до следующей порции электрического питания. – Рори пожал плечами. – Сафия заговорила по-древнеегипетски, и мне вспомнился тот давний разговор. Кэт раздумывала над услышанным. Человеческие воспоминания хранятся в гиппокампе, в лимбической системе головного мозга, но последние исследования показывают, что информация содержится там только кратковременно. Гиппокамп записывает воспоминания в виде электрических схем среди миллиардов синапсов, контактов между нейронами, и распределяет их для долговременного хранения по всей коре головного мозга. Еще она вспомнила, как доктор Кану упоминала об уникальной биологической особенности архей – изменчивости, о том, что бактерии этого вида могли соединяться в длинные нити или провода. Могла ли сеть связанных друг с другом микробов записать схему раздражений в мозгу, особенно если импульсы были вызваны достаточно сильными воспоминаниями, и затем повторить эту схему? Сафия безмолвно шевелила во сне губами. Кэт вздрогнула, представив себе, что может происходить сейчас в ее голове. Рори склонился к Сафии и шепнул ей на ухо: – Khére, nim pe pu-ran? – Что ты сказал? – нахмурилась Кэт. – Спросил на коптском, как ее зовут. – Зачем?.. Голос Сафии прозвучал тихо, словно донесся со дна глубокого колодца: – Sabah pe pa-ran. Sabah. Услышав ответ, Рори в испуге отскочил в сторону. – Что?! Он перевел взгляд на ноутбук, лежавший поверх мехового одеяла, снова посмотрел на Сафию. – Она сказала, что ее зовут Саба. – И что в этом такого? – Как раз перед тем, как вы появились на станции, Сафия выяснила имя женщины, той мумии на троне, от которой потом и заразилась. Ее звали Саба. Вот это и есть пример самовнушения!.. Просто если долго биться над загадкой, воспаленный мозг может ухватиться за соблазнительную информацию. И все же… Она пристально посмотрела на Рори: – Как вы узнали ее имя? – Нашли среди татуировок на теле. Кэт протянула Рори диск с данными, который уже давно забрала у Сафии, и сказала, указывая на ноутбук: – Держи, выясни еще что-нибудь. Надо попробовать все. Парень охотно взял диск и сел перед компьютером, скрестив под собой ноги. Кэт повернулась к Сафии, мысленно приказывая ей продолжать борьбу, проверила ее температуру, сменила компрессы и заставила больную проглотить еще таблетку аспирина. Рори у нее за спиной стучал по клавиатуре, что-то бормоча иногда раздраженно, иногда ошарашенно. У входа в палатку послышался голос. – Привет. – Говорил Джозеф, старший из троицы инуитов. – Кто-то идет. С гор спускаются огни. Кэт встала, схватив пистолет. Пора и мне приниматься за работу. 15 часов 58 минут Sabah pe pa-ran. В тысячный раз идет она сквозь обжигающие пески, мимо буйволиных остовов, мимо растерзанных тел птиц всех цветов и размеров, где даже падальщики рухнули, пресытившись. Из деревни слева доносятся крики, плач, похоронные стенания. И все же она упорно идет к кроваво-красной реке. Мимо проплывают тяжелые крокодилы, брюхом к солнцу. В тростниках запуталась лягушачья кожа. Вьются тучи мух, как морские волны за дельтой Нила. Другие картины приходят, вытесняя это воспоминание. Вот женщина прижимает к груди умирающего ребенка. Это мой мальчик. Вот девушка задыхается в невыносимом жару. Это я. Вот горбатую колдунью забивают камнями за святотатство. Я чувствую, как мой череп трещит под ударами камней. Картины сменяют одна другую. Снова и снова. В ней словно живут сотни женщин того несчастного времени. И Саба, и все остальные, кто несет память о тех событиях. Все они готовились стать hemet netjer… рабой Бога. Они научились пить воду и давать ей струиться сквозь их тела, не выдавая собственных страхов, чтобы не загрязнить память горьких времен, сохранить ее для следующей женщины в ряду. Носить в себе воспоминание – это проклятие. Знать то, что знаем мы, – благословение. И теперь я – другая. Она выходит на топкий илистый берег и вглядывается в стену тьмы за рекой, туда, где заканчивается мир. Буря пожирает солнце, но не может насытиться. Вспыхивает молния, и град стучит по пескам копытами тысяч яростных скакунов. Так было в прошлом и может повториться в будущем. |