Онлайн книга «Человек-Хэллоуин»
|
Свечи были высокие и тонкие, Стоуни никогда не видел столько сразу. Когда он окинул взглядом все свечи, расставленные вдоль стены, между витражными окнами, в небольших подсвечниках у каждой скамьи, сам их вид, кажется, подсказал ему что-то. «Они же высокие, белые, старомодные, а та знаешь только одного человека, который делает подобные свечи». В часовне было полно народу, некоторых он узнавал, проходя мимо, других видел впервые. Здесь были Марта Уайт и Тамара Карри, ее могучие груди вздымались в глубоком вырезе платья, а поверх этих холмов возлежал массивный золотой крест на цепочке; ему кивнул отец Джим, он чуть улыбнулся, протягивая руки перед собой, словно Стоуни должен был защелкнуть на его запястьях наручники; мясник Рэйлсбек и Фиона Макалистер из библиотеки сидели рядом, были и другие — знакомые и нет, но все они были принаряжены, словно пришли на воскресную службу: костюмы, галстуки, на некоторых дамах шляпы, а на женщинах постарше еще и белые перчатки. Стоуни засмеялся, когда увидел старинного приятеля Джека Ридли, лучшего друга детства, который вместе с остальными хранил тайну, — так, во всяком случае, понял Стоуни. Джек подмигнул. — Я знал, ты поймешь, — сказал Джек каким-то взвинченным голосом — Все это было предопределено… — Заткнись, предатель, — ответил Стоуни, мотнув головой. Он протянул руку к ремню, вытащил нож. Стоуни поднял охотничий нож, на случай, если кто-нибудь попытается что-нибудь сделать, но они сидели тихо, наблюдая за ним. В их глазах не отразилось страха, который он надеялся увидеть. Такого страха, который, как он чувствовал, снова накатывает на него самого. Алан Фэйрклоф шел за ним, пока Стоуни не уперся в подножие алтаря. Тогда Фэйрклоф обошел Стоуни, поманил его рукой. Стоуни уже била дрожь, он понимал: что бы ни произошло, нож не защитит его, если эти ненормальные вдруг вскочат и все вместе навалятся на него. Пока он шел к алтарю с лежащим на нем мертвым животным, ему вспомнился рассказ Норы о том, как она нечаянно зашла сюда. О том, что она видела. О том существе в длинном металлическом ящике. Который был здесь. 2 Ящик из темного металла, крышка отделана драгоценными камнями. Очертаниями она напоминала грубо высеченного ангела эпохи Возрождения, с круглым нимбом над распущенными волосами. Ящик был размером с небольшой гроб, со сланцевыми окошками по бокам, он светился алым светом, словно внутри него находился раскаленный металл. Алан Фэйрклоф подошел и встал за алтарь. — Вы заточили кого-то внутри? — шепотом спросил Стоуни, сам не понимая, какие чувства его одолевают. — Не заточили. В нем содержится Божественный Огонь. — Что это такое? Тогда Алан Фэйрклоф взял руку Стоуни и положил на крышку ящика. Она была теплая. — Это она. Твоя мать. — Как это? — Стоуни била дрожь. — Выпусти ее. Ты можешь. Ты один, ее сын, можешь выпустить ее на волю. — Но… Я не понимаю… я не… — Она есть Великая Мать, которая ищет по миру своих детей, — произнес Фэйрклоф, его слова звучали песнопением. — Она есть Вечная Мать, она потеряла свою дочь в Подземном мире, а Ее сын, Ее сын сошел к нам. — Ее сын сошел к нам, — отозвалась шепотом паства. — Сошел к нам, чтобы принести новый свет умирающей земле, — пропел Фэйрклоф. — Принести новый свет умирающей земле, — шепотом отозвался хор. Алан Фэйрклоф открыл ящик, и Стоуни увидел ослепительный свет, похожий на сгусток синего и желтого огня в форме человеческого тела, и крылья… «Ангел? Она ангел?» Глаза, большие и теплые. Полные неизгладимой тоски. Словно она была охвачена громадным сожалением. Словно она глядела на него, осознавая близость неизбежной потери… Она протянула к нему пламенеющие руки, и они рассыпались тысячами крошечных огоньков, кружащихся в воздухе, облепили его со всех сторон, покрыли его, как светлячки. Они были горячие, и все его тело истекало потом, но ожога не было… ЛУННЫЙ ОГОНЬ! Он чувствовал, что этим светом, этим теплом своего огня она обнимает его — всего, целиком… И слова неведомого языка зазвучали у него в ушах. Слова, которые он понимал, словно это был язык его снов… Остальные видели Иисуса, или же белобородого старца, или космический калейдоскоп, и вся паства поднялась, как один человек, и принялась распевать гимны, что-то говорить, кричать «аллилуйя!» тому существу, которое окутало собой Стоуни. 3 — Мой сын, — произнесла она. — Как я тебя люблю. Я люблю тебя так стильно, что вечно рыдаю по тебе. «Но кто ты? Что ты такое?» Свет, окутывающий его, задрожал, сгустился, он больше не видел ничего, кроме света, а внутри этого света… «Что ты такое? Ты ангел? Ты бог?» И тут раздался смех… Но это не был смех любящей матери, который он только что слышал, а что-то кошмарное. Смех походил на завывания волка в темноте… «Я другое, — ответил голос ворчливо. — Скажем так, я не то, что ты. Я то, что держали в камне, то, что когда-то двигалось вольно, а эти… эти людишки… много столетий назад…» В свете замелькали картинки, и Стоуни увидел: — Приблизительно пятьдесят маленьких детей кричали и плакали, связанные друг с другом толстыми веревками, пока несколько мужчин придвигали огромный кусок скалы к выходу из пещеры. В наступившей затем темноте раздалось жужжание, потом вспыхнул свет — и тысячи черных мух вылетели из камней, набросились на детей, залетали в их рты, в глаза, въедались в кожу… А дети кричали… — Меня называют Повелителем Мух, — произнес голос. Люди снаружи пещеры, одетые только в звериные шкуры, закрывали руками уши, чтобы не слышать детских криков… А потом святые сестры, внутри пещеры благословляли и освящали ее стены и существо, которое ходило под ними в глубокой яме… — Меня называют Извечным Врагом, — шепнул голос в ухо Стоуни. «Так ты дьявол?» — Стоуни пытался заговорить, но рот у него не раскрывался. — Нет, это не мое имя. Я Мать, дающая жизнь, и я же ее забираю, я Отец сновидений и кошмаров, я источник всего, что дышит… — Голос рычал словно множество львов. — Я была в саду Эдема, когда были созданы мужчина и женщина, не во плоти, а в виде бактерий и грибков. Плоть, рожденная от земли, должна в землю и вернуться. Я стояла над всем, что жило тогда во плоти. И стою до сих пор. А ты мой сын. «Ты Бог?» И снова раздался смех, только теперь он был похож на смех тысячи детей. |