Онлайн книга «И настанет веселое утро»
|
Валя задремал. Когда выплыли из протоки в затон, увидели, что на пристани кто-то стоит. Это была заведующая, Вера Александровна. Тамара заболела Тамара отодвинула миску с супом: – Не буду. Тётя Нюра не поняла: – Что, горячо, что ли? – Не буду. – Совсем не будешь? Не хочешь есть? – Не хочу. – Не капризничай, Тамара, мы же пойдём потом сосновые шишки собирать. И Олеся пойдет. И Альфа. Кушай, детка. – Никуда не пойду. Ни с кем. Я спать хочу. Тётя Нюра пощупала Тамарин лоб. – Ого! Да ты уж не захварываешь ли? После обеда позвали Веру Александровну. Она посмотрела Тамару, послушала, постукала по спине, поглядела горло, надавив на язык холодной блестящей пластиночкой – шпателем. – Ничего, Тамусик, – сказала она весёлым голосом. – Скоро поправишься. – А потом вышла за дверь, вздохнула и совсем уже невесело сказала тёте Нюре: – И где она могла зацепить? Сыпь. Горло красное. Похоже, что скарлатина. Уложите её в изоляторе, я через час зайду. «Олеся, ты моя мама?» Тамаре больно глотать. Глазам жарко. Голова горит. К ней часто приходит Вера Александровна. Изоляторная сестра тётя Зоя всё время кладёт ей на голову мокрое, холодное полотенце. Полотенце сразу нагревается. Тётя Зоя мочит его в тазу, выжимает и кладёт снова. Кто-то в белом халате входит в изолятор. Тамаре больно повернуть голову. Тамаре трудно открыть глаза. Кто-то подходит к кровати, садится рядом и говорит шёпотом что-то хорошее. Тамара с усилием поднимает веки. Это Олеся пришла. Она сама сменила холодный компресс. Она где-то раздобыла настоящую конфету в бумажке и положила её в Тамарин горячий кулак. Добрая, хорошая Олеся. Тамаре хочется плакать. – Олеся, может, ты моя мама? – спрашивает она неожиданно. Олеся глядит грустно и качает головой. Она гладит Тамарины растрёпанные волосы. Она знает, что Тамарина мама погибла в Минске во время фашистского налёта. Но она не может сказать этого Тамаре. Она говорит: – Может, ты поспишь? – И на цыпочках выходит в коридор. Поэты Тамара уже поправлялась, когда заболел Валя. Потом Инночка-красавица. Потом в изоляторе не хватило места: заболели ещё пять человек. Но всё-таки настал день, когда поправились все. Тётя Нюра встречала всех радостно и весело. Когда в комнату вошёл бледный, похудевший Валя, она так и ахнула: – Валенька, мальчик, как ты вытянулся! А Тамара, которая вернулась из изолятора на неделю раньше, пританцовывала вокруг него и пела: Мальчик с пальчик влез в карманчик, Мальчик с пальчик влез в карманчик… – Тётя Нюра, хорошие я стихи сочинила? Инночка-красавица сказала: – Я тоже умею. Знаешь, что я сочинила? На кровать улёгся кот, У него болит живот. Это про Кашлатика. – А откуда ты узнала? – Что? – Что у него живот болел? Инночка застеснялась, а потом хитро прищурила свои голубые глазёнки и сказала: – Он мне сам сказал. Вот. – Ну и ладно, – сказала Тамара. – А у меня ещё другой есть стих, я в изоляторе, когда лежала, сочинила. Цветик-семицветик, радостный цветок, Вот бы у тебя бы выросли бы ножки. Валя, который всё это молча слушал, вдруг сказал: – Плохой стих. – Почему это? – Нерифменный. Он – нерифменный. – Сам ты нерифменный, – обиделась Тамара. – Э-э, Валька нерифменный! – Ну тебя, ну тебя, Томка! Вмешалась тётя Нюра, развела поэтов по разным углам. Если бы кто-нибудь подошёл к тому углу, где Валя возил по полу кубики, то он услышал бы такое бормотание: Самолёт летит, гудит, Наш советский лётчик Вдаль глядит. Показались танки – трах, трах! Разбомбили всех фашистов. Наши победили! Потом всё бормоталось сначала. Урожай Пока болели, наступил август. Кто не был в изоляторе, вместе с тётей Нюрой и Олесей ухаживали за огородом. Поливали, носили воду из затона. Пололи. Прореживали морковку и свёклу. Росточки окрепли. У морковки выросла красивая вырезная ботва. Огурцы зацвели маленькими жёлтыми граммофончиками. К ним прилетели пчёлы. Протискивались внутрь жёлтого цветка и вылетали оттуда с довольным жужжанием. Потом жёлтые цветы завяли и отвалились. Появились маленькие огурчики – пуплята. И вот однажды был назначен день, когда весь обед должен был готовиться из овощей с ребячьего огорода. Вечером пошли на огород с тётей Нюрой. Позвали Олесю. Пригласили Веру Александровну. Вале доверили выдернуть первую морковку. Он уцепил морковку за пушистый хвост, дёрнул. Ярко-оранжевая, кургузенькая, с кусочками сырой земли, она была похожа на улыбающуюся рожицу. Тамара сказала: – Здравствуйте, Морковка Валентиновна! И все засмеялись. Потом все дёргали по очереди: морковку, ещё морковку, свёклу. Выдернули несколько кустиков картошки – на суп. А на следующий день был невероятно вкусный обед. И всем давали добавку. «Здравствуй, Инночка-красавица!» Однажды утром, после завтрака, открылась дверь, вошла Вера Александровна, а с ней высокий военный. Он быстро оглядел всех ребят по очереди и воскликнул, протягивая руки: – Здравствуй, Инночка-красавица! Инночка поглядела на него своими круглыми синими глазами, и вдруг закричала, и бросилась к нему, и уткнулась лицом в его гимнастёрку. Это был Инночкин папа! А дело было так. Инночкиного папу ранило осколком в ногу. Его отправили в госпиталь. Доктор-хирург вынул у него осколок. Теперь нога у него совсем не болит. И он опять уезжает на фронт. А целых два дня он пробудет с Инночкой. И со всеми ребятами тоже. Незнакомые люди Никто ничего не знал, никто не слыхал этого разговора. И Тамара тоже не слышала. Пришли как-то к Вере Александровне двое незнакомых людей. Мужчина и женщина. Женщина протянула ей какую-то бумажку. Она сказала: – Муж уже больше не сможет вернуться на фронт. Он просил, настаивал, но врачи не признают его годным. Будет работать на заводе. У нас никогда не было детей. А сейчас так много сирот. Мы хотим взять себе ребёнка. Не бойтесь, мы воспитаем его, как родного. Мальчика или девочку – всё равно. |