Книга И настанет веселое утро, страница 42 – Ирина Токмакова

– Я рада, что вы не упали духом и сумели меня найти! Я – сестра Летница.

– Но где же ты? – спросила Луша. – Ведь не можешь же ты быть в ведре с водой?

Сестра Летница улыбнулась ещё ласковее.

– Нет, конечно. Я не могу сказать вам, где я. Я буду ждать вас в своём доме, а приведёт вас ко мне весёлый мак.

– Мак?! – изумился Ивушкин.

– Мак, – подтвердила она.

– Как же это может быть? – не поверила Луша.

– У вас есть головка весёлого мака?

– Есть.

– Вот и возьмите её и бросайте маковые зёрнышки на землю. А как зёрнышко покатится, бросайте второе. А потом – третье. И идите, глядите только на него.

– А с водой что делать?

– Ничего. Выплесните её назад в колодец.

– И мы… и ты… – заговорил Ивушкин, сбиваясь. – Ты не поможешь нам?

– Помогу, конечно, – сказала сестра Летница. И она опять ласково улыбнулась.

После этих слов поверхность воды в ведёрке погасла, как экран телевизора, когда кончились передачи.

В душе у Ивушкина и у Луши, как рыбка в пруду, плескалась весёлая надежда.

Ивушкин разломал маковую головку, вынул зёрнышко и бросил его на землю, пристально на него глядя, боясь потерять из виду. Зёрнышко покатилось. Они двинулись вслед за ним. Зёрнышко весело бежало по земле, потом останавливалось. Тогда Ивушкин кидал следующее. И оно вновь катилось.

Куда они шли, трудно было себе представить, потому что зёрнышки были маленькие, глядеть на них надо было сосредоточенно.

И вот уже побежало-покатилось последнее зёрнышко. И остановилось. Ивушкин остановился. Луша остановилась. Оба подняли головы и оглянулись.

Цвели яблони. Белые доверчивые цветы покачивались на распахнутых ветвях и тихо напевали – едва слышно, едва различимо, выводили какую-то ласковую мелодию. За яблоневым садом стоял маленький белый домик с зелёным крылечком и зелёными ставенками. С крылечка по зелёным ступенькам спускалась им навстречу сестра Летница. Платье на ней было белое, широкое, длинное.

И лицо у неё было белое, только на щеках румянец, и то неяркий, она улыбалась ласково и приветливо, и было в ней что-то такое, что сразу вызывало воспоминание о летнем деревенском утре, когда лёгкий туман плывёт над озером, травы стоят в росе неподвижно, а на опушке леса проснулась лазоревка и звонкими капельками роняет свою песенку в траву. И светает, светает, и встаёт из-за леса ясное, нежаркое, хорошо выспавшееся солнышко.

«Кто же она? – подумал Ивушкин. – Может, это и есть сама летняя заря?»

– Заходите, заходите, дорогие гости! – поздоровалась она с ними.

– И мне заходить? – спросила Луша.

– Ну непременно, – сказала сестра Летница. – Входи, Луша, и ты, Ивушкин!

– Разве ты знаешь, как нас зовут? – спросил Ивушкин.

– А как же! – удивилась сестра Летница. – Всегда надо знать, как зовут того, с кем разговариваешь.

В саду у сестры Летницы под яблонями стоял стол, а вокруг него – четыре лавочки. Ивушкин и сестра Летница сели друг против друга. Луша встала рядом с Ивушкиным.

– А теперь рассказывайте, а я подумаю, как и чем вам помочь. На ваших лицах написана какая-то печаль. А печали быть не должно. Потому что вы оба – добрые, хорошие и преданные друзья.

Ивушкин и Луша стали рассказывать сестре Летнице про свою беду, а она внимательно слушала и не перебивала, а только кивала и иногда улыбалась доброй, ободряющей улыбкой.

– Почему они меня не спросили? – говорил Ивушкин. – Я не хочу – один без Луши. Они не понимают, что Луша – мой друг. Своих не бросают.

– Я-то думаю, что здесь что-то не так, – говорила Луша. – Но выходит, что так. И я не могу разобраться. Хоть всё это неправильно. И не должно быть. Но Ивушкин сам слышал. Хозяин сказал – «списанная». А это значит не просто ничья, а еще и ненужная.

– Три комнаты! – продолжал возмущаться Ивушкин. – Очень даже просто – мамина, папина, моя. А Лушина – где? Хотел бы я знать: где Лушина? Им там в городе лошади не нужны. Как это – не нужны? Лошади везде нужны! И вот что теперь делать?

Что делать? Ты можешь нам как-нибудь помочь?

Сестра Летница опять улыбнулась своей доброй улыбкой.

– Видите ли что, – сказала она, – ведь беды-то на самом деле у вас нет!

Луша и Ивушкин посмотрели на неё с удивлением.

– Да, да, – сказала сестра Летница. – Вы вернётесь домой, туда, где тикают ваши часы, и тогда узнаете, что беды никакой нет.

– А как же город? И я? И Луша? – сбиваясь и волнуясь, спросил Ивушкин.

– Увидишь, – сказала сестра Летница. – Всё будет хорошо. Правда, маленькая беда с вами всё-таки произошла…

– Какая? – спросили Ивушкин и Луша в один голос.

– А такая, что вы не знали или забыли, что в каждом человеке и звере, в каждой птице живёт маленький тёплый солнечный зайчик. И если ко всякому-всякому живому существу отнестись с добром (только не притворяться, только по-настоящему!), то в нём этот солнечный зайчик проснётся, и всякий ответит вам тоже добром, потому что почувствует в себе солнышко и жизнь. И если тебе вдруг покажется, что человек – злой или делает плохо, ты сразу же не сердись на него, не обвиняй его. Это значит просто, что солнечный зайчик уж очень крепко заснул. Ты постарайся разбудить его и увидишь, как всё будет хорошо!

– А как же нам быть?… – начал было Ивушкин.

Но сестра Летница остановила его:

– Ты, Ивушкин, очень виноват. – И она печально покачала головой. – Ты не сумел увидеть солнечного зайчика в самых дорогих людях – в папе и маме. Ты подумал о них дурно. Ты даже решил от них убежать.

Ивушкин вдруг, пожалуй в первый раз, подумал: что же он натворил! Ведь он даже ни о чём не спросил ни маму, ни папу. Просто услышал разговор. И сбежал, и Лушу увёл со двора. Ему стало как-то трудно дышать и горячо лицу и особенно ушам. Словом, ему стало стыдно. Он ощутил в глазах какое-то неудобство, и лицо его стало краснеть. Не знаю, может, он бы и заплакал, но сестра Летница встала со скамейки, подошла к нему и положила ему на голову свою мягкую прохладную руку.

Жар в лице и в ушах моментально остыл, глаза перестало щипать. Что-то тёплое шевельнулось в нём, радостно запрыгало.

Что это было? Солнечный зайчик?

Ему сразу же поверилось, что теперь-то уж всё будет хорошо и что вообще с ним в жизни ничего плохого случиться не может.

Сестра Летница подошла к Луше, потрепала её серую лохматую гриву.

И Луша сразу тоже успокоилась и подумала: «Ну ладно – Ивушкин. Но как же я, старая лошадь, могла подумать, что меня выкинут, как негодную ржавую борону?»