Книга Американские боги, страница 58 – Нил Гейман

Тень вспомнил о горьком и холодном поцелуе Лоры.

— Нет, — сказал он. — По крайней мере пока они не оживают.

Шакель повернулся и посмотрел на него темно-карими глазами, насмешливыми и холодными, как у дикой собаки.

— У нас не оживают, — только и сказал он.

— А по-моему, — проговорил Тень, — по-моему, мертвецы без особого труда возвращаются обратно.

— Едва ли, — встрял Ибис. — Даже зомби, знаете ли, делают из живых людей. Посыпал порошком, заговорил, и все дела: зомби готов. Они думают, что мертвы, а на самом деле живы. А вот чтобы действительно вернуть мертвеца к жизни, в его тело… Тут нужна сила. — Он замолчал, а потом добавил: — В былые времена, на старой родине, все было проще.

— Тогда можно было привязать ка [56] человека к его телу на пять тысяч лет, — сказал Шакель. — Привязать или отпустить. Давно это было.

Он взял удаленные органы и заботливо сложил их обратно в тело. Вернул на место кишки, закрыл грудину и стянул края кожи. Потом взял толстую иголку с ниткой и быстрыми, ловкими движениями, будто сшивал бейсбольный мяч, зашил труп: и мясо снова превратилось в девушку.

— Пивка бы, — сказал Шакель. Он стянул резиновые перчатки и бросил их в мусорное ведро, темно-коричневый халат кинул в корзину. Потом взял картонную коробку со склянками, в которых бултыхались маленькие красные, коричневые и багровые кусочки органов. — Вы идете?

Они поднялись по задней лестнице на кухню. Кухня была выдержана в коричнево-белых тонах, неброская и респектабельная обстановка образца 1920 года, решил Тень. У одной стены стоял огромный дребезжащий «Кельвинатор» [57] . Шакель открыл дверцу «Кельвинатора», поставил в него склянки с кусочками селезенки, почек, печени и сердца и достал три коричневые бутылки. Ибис открыл стеклянную дверцу буфета и взял три высоких стакана. А потом жестом пригласил Тень сесть за стол.

Ибис налил пива и протянул один стакан Тени, другой — Шакелю. Пиво было замечательное, темное и горькое.

— Хорошее пиво, — сказал Тень.

— Мы сами варим, — сказал Ибис. — В былые времена пиво варили женщины. У них это получалось лучше, чем у нас. А теперь нас только трое. Я, он и она. — Он показал на маленькую бурую кошку, которая крепко спала в своей кошачьей корзинке в углу комнаты. — Вначале нас было больше. А потом Сет нас бросил и ушел странствовать, лет двести, кажется, тому назад. Точно, не меньше. Мы получили от него открытку из Сан-Франциско в тысяча девятьсот пятом — девятьсот шестом. С тех пор — ничего, тишина. А бедняга Гор… — он замолк со вздохом и покачал головой.

— Я его вижу время от времени, — сказал Шакель. — По дороге к клиентам. — Он отхлебнул пива.

— Я отработаю за свое проживание, — сказал Тень, — пока я тут. Скажите, что делать, я сделаю.

— Мы подыщем вам занятие, — согласился Шакель.

Маленькая бурая кошка открыла глаза, встала и потянулась. Она неслышно прошла через кухню и потерлась головой о ботинок Тени. Тень опустил руку и погладил ее по голове, почесал за ушами и у загривка. Она выгнулась от удовольствия, а потом, запрыгнув к нему на колени, встала передними лапами ему на грудь и дотянулась своим холодным носиком до его носа. После чего свернулась калачиком у него на коленях и заснула. Он погладил ее: такая мягкая шерсть, так тепло и приятно держать ее на коленях; кошка всем своим видом давала понять, что оказалась в самом безопасном месте на свете, и Тень это успокаивало.

От пива голова у него приятно гудела.

— Ваша комната на самом верху, рядом с ванной, — сказал Шакель. — Рабочий костюм висит в шкафу, там увидите. Наверное, вам сначала захочется помыться и побриться.

Как раз этого Тени и хотелось. Он принял душ, стоя в чугунной ванне, побрился — сильно нервничая с непривычки — опасной бритвой, которую одолжил ему Шакель. Бритва была с перламутровой ручкой, жутко острая. Тень подозревал, что обычно ею сбривали покойникам последнюю щетину. Он в жизни не пользовался опасной бритвой, но все-таки умудрился не порезаться. Смыв крем для бритья, он посмотрел на свое голое отражение в засиженном мухами зеркале. Весь в синяках: на груди и руках поверх заживающих синяков, которые поставил ему Бешеный Суини, расцветали свежие. Отражение смотрело на него с недоверием.

Вдруг — так, словно чья-то чужая воля перехватила контроль и принялась направлять его руку, он приставил опасную бритву лезвием к горлу.

Можно ведь прямо сейчас со всем покончить, подумал он. В два счета. А те два парня, что сидят внизу на кухне и пьют пиво, даже глазом не моргнут, просто подотрут лужу и все уладят. И нет тебе больше никаких неприятностей. И нет тебе больше никакой Лоры. Никаких загадок и сговоров. Никаких кошмаров. Мир, покой и тишина до скончания веков. Один аккуратный порез, от уха до уха. И все дела.

Он стоял, приставив бритву к горлу. Там, где лезвие касалось кожи, выступила крошечная капелька крови. Он даже не заметил, как порезался. Вот видишь, — сказал он, и ему показалось, будто он сам себе нашептывает это на ухо. — Совсем не больно. Лезвие такое острое, что ты ничего не почувствуешь. Умрешь и не заметишь.

Тут дверь приоткрылась, всего на несколько дюймов, и в ванную заглянула маленькая бурая кошка.

— Мурр? — полюбопытствовала она.

— Вот так так! — сказал он кошке. — А я-то думал, что запер дверь.

Он сложил убийственно острую бритву, положил сбоку от раковины, промокнул кусочком туалетной бумаги крошечный порез. Потом обернул вокруг пояса полотенце и пошел в спальню.

Спальня, как и кухня, тоже, по всей видимости, была обставлена в 20-е годы: возле умывального столика с кувшином стояли комод и зеркало. На кровати кто-то успел разложить для него одежду: черный костюм, белую рубашку, черный галстук, белую майку, трусы и черные носки. Рядом с кроватью на потертом персидском ковре стояли черные ботинки.

Он оделся. Одежда была не новая, но добротно сшитая. Интересно, кому она раньше принадлежала. Вдруг на нем носки какого-нибудь покойника? Может, он влезает в шкуру мертвеца? Он встал перед зеркалом, чтобы поправить галстук, и ему показалось, что отражение улыбается ему язвительно.

Теперь он уже не понимал, как ему вообще могла прийти в голову мысль перерезать себе горло. Он поправлял галстук, а отражение продолжало улыбаться.

— Ну! — сказал он ему. — И что ты мне хочешь сказать? — и тут же почувствовал себя до крайности глупо.

Дверь со скрипом открылась, в проем проскользнула кошка, бесшумно пробежала по комнате и запрыгнула на подоконник.