Онлайн книга «Пистолет»
Мы все лето, каждый день, работать с Белым ходили. На стройку. На объект. Объект! Смех один. Обои клеили неделю. Прораб-то у меня Белый был. Я его приказов только и слушался. Культпросвет с нами тоже немного поработал. До начала августа. А потом нам дали деньги. Зарплату. Семь тысяч рублей. Первое, что мы сделали, – купили на тысячу рублей водки и жратвы. Сала хорошего, поперченного, колбаски вкусной. Помидор, огурцов, кислой капусты. Водки, да! Хорошей. Ну, фирменной. Не паленой. И – сырого мяса купили, я его в уксусе, с лучком, замочил, шашлыки сделать. Ждали, пока мясо замочится, и уже бутылку открыли. Одну. Другую. Огурчиками закусывали. Опьянели. И все стало – море по колено. До вечера досидели как-то незаметно! Сунулся в холодильник. О, шашлычок готов! Из кастрюли мясо вывалили в пакет, взяли шампуры, побрели, обнимая друг друга за плечи, уже шаткими ногами – на Откос. Эх ты, ребята, а в березах-то уже золотые прядки! Осень. Но мы – не осень! Мы-то еще не умираем! Мы-ы-ы-ы-ы… Солнце пекло! Лето еще текло нам на головы! Разожгли костер. Мясо на шампуры насадили. Подождали, пока угли задымятся. Жарили… Еще бутылку вскрыли… Еще одну! Помидорки с собой… Дали курились сизой, синей дымкой, как угли у нас под ногами. Время горело. Воздух пах мясом. Вечер глотали, как водку. Небо было уксусное на вкус. Жизнь, это была моя жизнь! Белый налил мне еще полстакана. Я уже не стоял на ногах, все падал куда-то вправо. Схватил стакан и засмеялся. Утер рот рукой. Поднял стакан, водка выплеснулась мне на грязные берцы, и сказал: «Я завтра куплю то, что хотел всю жизнь». И мои – меня поняли. Загоготали, по спине стали хлопать. Я выпил и сел на корточки осторожно. Меня тошнило, но все равно было хорошо. А Гришка уже спал под кустом. Храпел вовсю. Его накрыли от холода «косухой», а голову – от солнца – газетой «Друг народа». Опять с дружками пить пошли. Как надоело это пьянство! Все пьют. Ну ладно бы мы, взрослые. Старые уже. Нам водка – слону дробина в левое ухо. И то спивается кое-кто. А эти? Юные? Алкоголики ведь уже! Руки, пальцы у них дрожат! Лечиться насильно. Разве кто будет лечиться насильно? Это надо самому от водки отказаться. А как? Как? Ведь для них водка, пиво, дешевое красное вино – такой символ их юности. Их – взрослости. Без водки они вроде бы как дети, а с водкой – ну нет, уже мужики. Мужики, юнцы-дураки-безбородые… Вытерла пианино от пыли. Вытерла стол, где компьютер. Вытерла гитары Оськины, по стенам на гвоздях висящие. И тут нога под диваном за что-то такое задела. Твердое. Холодное. Стальное. Я наклонилась и вытащила из-под дивана пистолет. Я долго стоял в магазине. Глядел на них. Они были черные; серо-перламутровые; густо-дегтярные; коричневые; блестящие, будто лаковые; с курками длинными; с короткими курками; со стволами толстыми; с коротенькими аккуратными стволами, будто их обрубили, как породистому псу хвост. Такие разные. На ощупь – на вес – такие тяжелые. Прекрасная, важная тяжесть. Тяжесть – мужества. Тяжесть – смерти. Я вдруг понял: это все не игра. Я сейчас куплю его – и я уже буду другой. Какой? Ну, другой. Иной совсем. Это как шагнуть: из детства – в пропасть. И полететь, и заорать, и ждать, когда тебя ангелы спасут и вознесут к пухлым облакам – или разбиться, шмякнуться в лепешку. Я держал в руках смерть. Свою? Чужую? Почему меня продавец не спрашивает, есть ли у меня лицензия на ношение оружия? «У вас есть лицензия на оружие?» – спросил продавец, молодой парень, такой же, как я. Даже на меня чем-то похож. Я помотал головой. Непонятно так помотал. Вроде бы, есть, а вроде бы и нет. «Покажи», – сказал парень мне уже на «ты». И я это «ты» подхватил. «Ты знаешь, продай мне его, а?» – сказал я тихо. И наклонился к нему поближе, и постарался заглянуть ему в глаза. «Не могу, – так же тихо, чтобы другие у прилавка не слышали, сказал мне он. – Но я тебе помогу. Вот тебе адресок один. – Наклонился. Накарябал что-то ручкой на листочке. – Вот. – Протянул. И еще раз повторил: – Вот». Телефона там не было, только адрес. Я сразу же пошел по нему. И быстро нашел. Старый дом, в старом городе. Дверь с улицы закрыта. Я пошел во двор. Толкнул другую дверь. Она открылась. Лестница вела вверх. Я стал подниматься. Черт, дом вроде маленький, а лестница эта почему-то все не кончалась. Или это я так волновался? И ноги ватные? И мысли бились: настоящий, настоящий. Наконец-то. Еще одна дверь. Постучал. Вышел маленький, как гриб, мужичонка. Щеки щетиной заросли, как пень серым кудрявым мхом. Он не удивился. Я молча прошел. Мужичонка не меня снизу вверх смотрел. Ждал. «Макаров» у вас куплю?» Мужичонка наклонил голову. Я увидел его лысый затылок. «А сколько у тебя с собой?» – сказал он хрипло, не глядя на меня, глядя в пол. Я тоже посмотрел на пол, увидел под ногами обшарпанные половицы, не крашенные сто лет. «Десятка», – сказал я. Четыре «штуки» я занял у Белого. «Мало», – сказал мужичонка. Я повернулся, чтобы уйти. Он хлопнул меня по плечу. «Стой. Давай. Хер с тобой». Я держала пистолет на ладонях, как мертвую ворону. Он был тяжелый и оттягивал мне руки. У Оськи пистолет. Черт, а может, он игрушечный?! Все во мне кричало: настоящий! Такой тяжелый… Я вскинула глаза. Я поняла, откуда вмятины в стенах и дырки в обоях. У нас перегородка картонная, так они прострелили ее насквозь. Я ощупала дырки: здесь, здесь и здесь. Я поняла, почему ушел из дома кот. Кот больше не вернется. Он испугался выстрелов и ушел. Голодный, не кормили, и в доме, где стреляют – из этого дома надо уйти навсегда. Зверь и ушел. Кот больше вернется, кот, кот… У Осипа пистолет, и что он будет делать с пистолетом? По улицам ходить и в кармане сжимать? И, если кто вдруг нападет, – отстреливаться?! |