Онлайн книга «Красные пинкертоны»
|
Слышал Странников о породистой прокурорской кобылке, приятель Гришка Задов в своё время выдвинул её в качестве исполнительницы на главную роль в весёлом водевильчике. Красива, но Странникову не понравилась — писклява и манерна, таких в театре пруд пруди. К тому же брюнетка, а Гришка будто забыл, как секретарь к ним относится. «А главное — Задов давно объездил кобылку сам, когда репетировал, — усмехнулся Странников. — А где Гришка пенку снял, там уже делать нечего». Странникова снова качнуло, он и сам понимал теперь, что его развезло. Обычно он крепился до прихода девушек, держался. Но тут рядышком с ним Константин Стрельников устроился за столом, а у того душа жаркая, один тост, второй, да всё подливает и подливает до полной. Он моргал Иорину, но пройдоха не уследил. «Да, дела… — опёрся Странников на перила, — перебрал лишку. А Глазкин, хлюст, значит, клюнул на артисточку… Знает, у неё отец — важная персона. В торговом отделе столоначальником значится. Кряхтят и стонут от него рыбопромышленники, гребёт с них деньжата, когда с просьбами суются. Вестимо, Стрельников на поклон к нему не ходит, но всё это до поры до времени, а коснётся — будущий зятёк подсобит… А в театре со временем невеста Глазкина перестала появляться. Выходит, жених запретил ей эксперименты на подмостках. Запретил… Но, как говорится, запретил одно, она другие увеселения найдёт…» — Василий Петрович, я вас провожу, — перебил ему мысли вертящийся подле Иорин. — А где Константин Михеич? — оглянулся Странников. — Что-то не видать его? — Так они вон… С Павлом Тимофеевичем Глазкиным секретничают. — С Павлушкой? — Отделились. Вы на крылечке размечтались, они и раскланялись. — Раскланялись? — Расцеловались. — Ну раз так… — Я вас тоже окликал, задумались вы. — Да воздух-то какой! — нашёлся он, отвернулся от Иорина, да и от прокурора со Стрельниковым. — Воздух какой! А, Игорёк? Засмотрелся я на небо звёздное, а они, значит… — Торопился Павел Тимофеевич. Он, по всей очевидности, пригласил Константина Михеевича в ещё какое-то заведение? — Это проказник-то наш? Жених? — Он. — Что за бред ты несёшь! — Я краешком уха слышал, будто звал он Константина Михеевича квартирки Тамары Павловны проведать. — Александровой? Проститутки этой? — И про квартирку Мерзининой был разговор. — Вот как! Притонов им захотелось! — Дело вкуса, Василий Петрович, — изобразил улыбку Иорин. — Они ведь высокие материи взялись обсуждать. — Материи? Это ж на какие высокие материи их понесло, голубчик? Мало им Татьяна Андреевна угождала? — Госпожу Домонтович, извиняюсь, упоминали. — Кого-кого? — Странников аж приостановился. С помощью Иорина он минутой раньше сошёл с крыльца, и теперь они шествовали вдоль улицы, направляясь к портовому саду, недалеко от которого проживал секретарь губкома. — Может, я и ослышался, но они про нездешнюю дамочку вели разговор, — не сдавался Иорин. — У них в Саратове общие корни, земляки они, оказывается. — Вот даже как! — крякнул Странников. — Везёт стряпчему. Сам Стрельников в земляках оказался. Ценней знакомства не найти! Ну, держись теперь, Константин Михееич! То-то Павлушка рвался до него. Теперь не успокоится, пока не выпотрошит наизнанку. — Так вам он и обязан… — Мне? Зря ты, Игорёк. Язык у тебя, гляжу, длинный… — Да я не в этом смысле, Василий Петрович! — изменилось лицо лизоблюда. — Я в смысле… — А я в том самом смысле! — посуровел Странников. — Я не посмотрю, что Мария моя тебе покровительствует. Ишь, примостился! Чем берёшь старушек? — Да какая же она старушка, Василий Петрович? Дама бальзаковского возраста! — Поговори… бабий угодник… — Да я, Василий Петрович, и ни мыслишки какой… — Чего?! В три шеи погоню! Забыл, кто перед тобой? Перед тобой ответственный секретарь всего губкома! Щенок!.. — Василий Петрович!.. — Язык-то прищеми, а то сам прижгу. А дамочку ту как они именовали? — Александрой! Александрой Михайловной, кажется. — Кажется, — передразнил Странников и усмехнулся, успокоившись. — В мире одна Александра Домонтович была. И имя её… — Умерла? — Стыдно, молодой человек! Не знать таких женщин!.. Замуж вышла! И зваться стала Коллонтай Александрой Михайловной. Первая и единственная в правительстве Советской России! Валькирия революции! Вот как прозвали её наши враги… Впрочем, и друзья. И она этого заслужила. Нарком призрения! Женсовет в государстве создала! — Что-то друзья наши про неё в другом смысле упоминали, Василий Петрович, — ехидно ухмыльнулся Иорин, заботливо беря Странникова под локоток, и они не спеша проследовали дальше. — Интересовали их, я бы сказал, совсем иные её увлечения. — Мужики, что ли? — Как сказать… Не то, чтобы… — Эх ты, лягушачья душа! И мнения своего боишься. А вот Александру Михайловну это не пугает, — он задумался, напряг память, но сказывалось выпитое спиртное. — Вполне возможно. Увлекались ею великие мужи, и она увлекалась. — Они её сравнивали с нашей Венокуровой. Тоже женсоветом руководит. — Ну-ну! — пригрозил Странников, выдернул руку, поводил большим пальцем под носом спутника. — Опять зарываешься! Не позволю! — А я и не заикался, Василий Петрович, — уже смелее не уступал тот. — Куда нам? Катерина Сергеевна Венокурова — сущий ангел против того, что Павел Тимофеевич насчёт Валькирии той размышлял. — Давай, выкладывай всё как есть, — споткнулся Странников, но Иорин его удержал. — Выкладывай, выкладывай. Не бойся. — Про эрос у них разговоры велись. — Про эрос? Ты не перепутал ничего? — снова споткнулся Странников, ноги его заметно заплетались, да и языком он стал владеть хуже, с трудом собирая фразы. — Эрос? Это же бог любви, болван. — Знамо дело. — Так что же шепчешь на ухо? Никакой крамолы не нахожу. — С Эросом они Валькирию и упоминали. — Глупости какие-то! — Могу поклясться! — Глупости молодости, я хотел сказать, — приостановился Странников, неведомой силой его привалило к забору, и лёгкий Иорин не смог с ним справиться: ни оторвать, ни двигаться дальше не получалось. — Не интересуетесь вы, молодёжь, ничем, — продолжал между тем Странников, делая мудрое выражение лица. — А надо читать и книги, и газеты. Алексея Максимовича, конечно, в первую очередь, но и эту самую Валькирию. Мысли у неё тогда были бурными, потому как сама молода и горяча. Насчёт того самого Эроса пролетарского она, естественно, опережает время. Но насчёт стакана воды — права. Слышал небось её теорию про стакан воды? — Странников упёрся в грудь Иорину. — Слышал, спрашиваю? |