Онлайн книга «Ярмарка»
5. В коридорах поликлиники народу было – невпроворот. Стояли; сидели; слонялись. Ругательски ругались, крыли всех: и грязную старую поликлинику, и врачей, и власть. Доставалось всем. Переругиваясь, переходили на личности; схватывались друг с другом. Поднимался настоящий хай. «А вы тут разве сидели?! Да откуда вы тут…» – «Заткнитесь! Доживите до моих годов, нахалка!» – «Что вы без очереди-то лезете, что вы… а ну-ка стой! Наглость – второе счастье, да?!» Женщина в цветастом, крупными розами, платке верещала тонко, пронзительно: «Еще хорошо, сюда пробрались!.. На улице не подстрелили!.. Через этих солдат… через этот «Марш»… этих, проклятых!.. И что им не живется!.. Им, молоды-и-и-им… неймется!.. Горячего еще не хлебали!..» Мария отстояла очередь в регистратуру за карточкой; отсидела очередь к врачу в кабинет. «Это я на минутку забежала», – насмехаясь над собой, или оправдываясь, сказала себе, кусая губы. Старухи ворчали. Женщина в черном плакала тихо, прижимая платок к глазам. Дверь отлетела, и медсестра с порога устало бросила: – Много вас тут еще? Очередь загудела возбужденно. Сестра показала на Марию и строго предупредила: – Вот за ней – никому не занимать! Мария сидела тихо, как школьница, сложив на коленях руки. Отвернула лицо в сторону, к стене, обляпанной плакатами: «НЕТ – ОСТЕОПОРОЗУ!» и «КАК УБЕРЕЧЬСЯ ОТ КЛЕЩЕЙ», когда услышала за спиной: сзади: «Гляди, гляди, наша дворничиха, с участка…» Мимо нее, нетвердо ступая по позорно вытертому линолеуму, прошел рентгенолог. Мария безошибочно определила: под хмельком. Вот и терапевт прошел, пробрался бочком к себе в кабинет; тоже шатко, слишком вдумчиво впечатывал ботинки в пол. «Тоже пьян. Так, слегка пьян. Пока – слегка. После приема… оторвется. Бутылочку коньячка пациент в подарок принес. Святое дело». – Следующий! Мария с готовностью вскочила, шагнула в кабинет, как в лодку, боясь: уплывет без нее. – Ну и что у вас? Врачица пристально, прищурившись, глядела в руки Марии – не принесла ли чего с собой. «Деньги? Конфеты? Что ей нужно? Какое жертвоприношение?» – Что молчите? Садитесь. Что с вами, я вас спрашиваю? Жалуетесь на что? Мария разбила свое молчание, как стакан об пол. – На голову. Сумку на колени положила. Раскрыла ее. Врачица жадно смотрела. Мария вытащила из сумки коробку дорогих конфет и пачку отменного чая. Сунула врачице в руки, будто скотину прикармливала, корову. Врачица сменила суконное рыло на сладкую улыбочку. – На голову? В вашем возрасте это, м-м-м, серьезная жалоба… И что? Мигрень? Приступы? Может, утомляетесь? Снимем-ка энцефалограмму. Мария послушно легла на застеленную несвежей простыней кушетку. Ей к голове, ко лбу, к затылку присоединяли что-то железное, резиновое, из проводов, из присосок; холодное, сырое, звенящее. Зашумел прибор; она закрыла глаза. И, кажется, заснула. На мгновение. На два. Так спят лошади в стойле. Спит скотина в хлеву. Усталый донельзя человек, измотанный, так засыпает в дороге. Проснулась она от голоса врачицы. Врачица подвывала, как бездомная собачка в подъезде. – М-м-м-м… У-у-у-у… Похоже на опухоль. Плохо дело… Поняв, что лишнее сказала, врачица замолчала. Мария лежала тихо, прислушиваясь к себе. Встала томно, невесомо, как во сне. Как лунатик. Из далекой дали слушала металлический, медный, как часовой механизм, голос врачицы: «Я вам – направление в стационар… Полежите… Обследуетесь… по направлению – бесплатно…» Мария нежно, тонко улыбнулась врачице, как улыбалась бы небу, облакам. – Спасибо. Да. Конечно. Позже. Сейчас – мне некогда. У меня… Медсестра, склонив голову набок, мрачно глядела на нее. Ее глаза кричали: «Надоели, как собаки!» – У меня муж в тюрьме. Лицо врачицы залило белое молоко брезгливости, отвращения. Медсестра процокала на каблучках к двери. Распахнула ее. Крикнула: – Я же говорила, за ней – не занимать! Как глухие! В ушах бананы! 6 – Вы, парни. Татарина не выпустят. Он накрылся медным тазом. – И что? – Ты!.. Дай сюда ствол. Не балуйся с ним. Относись к оружию с уважением. – На. Не ори. – А ты что предлагаешь? – Я? Ничего не предлагаю. Я уже – делаю. – Ты хочешь… – Это не я хочу. Это все мы хотим. Давно! – Давно… – Да. Давно. И время идет. – Да. – И скоро выборы. – Да! – На Покровке, перед судом, куча народу! Кричат: Татарина на царство! – Молодцы. Хоть кто-нибудь. Молодцы! Голос подали. – Слушайте меня! Пацаны! Эй! Хватит селедку жрать! Вы не в ГУЛАГе. – Мы – в ГУЛАГе! Ты разве не понял?! – Да уж. – Ата-а-а-с! Степа в тюряге? – Ну да! – Значит, я за него. – Ты-ы-ы-ы?! Круто забрал… – Да там у нас уже… вместо Татарина – ух-х-х!.. Все схвачено, за все заплачено… – Дураки. Я за него – в нашей команде. Он же и нашим тоже командиром был. – Х-ха! Хочешь быть командиром? Потому, что у тебя ствол?! – Дурак. Потому, что я знаю, что делать. Слушай! – Ты, вождь ебаный… – Пошел вон. – Кто?! Я-а-а-а?! – Да. Ты. Пошел вон. Без тебя разберемся. Правда, пацаны? – Давай, двигай. – Вы че?! Сбрендили?! – Дуй отсюда! – Ну, слушай… Извини. – Дуй! – Ну ты… А пошли вы на хуй! – Катись. Степан бы тебе тоже так сказал: катись! Революции Иуды не нужны! – Я не Иуда. Я не Иуда! – У тебя глаза Иуды. Иди купи водки и напейся. – И куплю. И напьюсь. Мария встретила Петра на улице. У него было лицо перекошенное, будто бы кто задвинул ему в скулу, и скула болела и ныла, и он кривился; или зуб болел. Он нехотя остановился перед матерью. Видно было – он куда-то спешил. Но все равно остановился. Глядел на сумки у нее в руках: на одну, на другую. Но не взял из рук сумки. Не сказал: мама, давай помогу, донесу. Да, спешил куда-то. |