Книга Вкус пепла, страница 35 – Станислав Рем

– И к студенту?

– Так точно! Двоих.

– А что ж ты… Что ж ты мне сразу не доложил? – Бокий еле сдержался, чтобы не нагрубить.

– Так, Глеб Иванович… – Попов развел руками. – Я подумал, вам не до того. После того как сообщили… про Ильича. Такое случилось… Да мы и сами справились. – Матрос поправил кобуру на поясе.

– С чем справились?

– Так там эти уголовники бузить начали. Один другого порешил. Словом, молодой со стариком сейчас снова одни. – Охранник облизнул пересохшие губы. – А что слышно про Ильича? Жить будет?

Чекист, не глядя на матроса, опустился на стул, с силой втянул в легкие воздух и задержал дыхание, будто собирался уйти с головой в воду. «Нужно успокоиться. Взять себя в руки. И не кричать на матроса. Попов ни в чем не виновен. Яковлевой пойти супротив он не мог. Да если бы и пошел, что бы это изменило? А по поводу доклада… Ну, доложил бы охранник вчера о блатных, и что? Как бы он, Бокий, отреагировал? Да никак. И тут матрос тоже прав: новых забот конец дня преподнес по самое горлышко. Только в Смольный за ночь трижды ездил».

Воздух с сипением вырвался из легких.

– Будет, Попов, жить Ильич. Обязательно будет. – Глеб Иванович поднес руки к голове, сжал виски. – Ты вот что, присядь на стул, подожди минутку. Потом расскажешь детально, как было. Только минутку подожди.

Глеб Иванович склонил голову, прикрыл глаза. На минутку. Только на минутку.

* * *

Доронин с трудом подавил зевок.

– И какого дьявола так рано едем? Всего-то половина восьмого.

– Как раз вовремя, – уверенно заметил Озеровский. – Успеем к разводу. Все будут на месте.

– Да куда бы они делись, – отмахнулся Демьян Федорович. – К тому же зачем нам все? Поговорим с комиссаром, и вся недолга.

Автомобиль ПетроЧК, кряхтя и вздрагивая на каждом булыжнике мостовой, упорно двигался в направлении Арсенальной набережной, где разместилось Михайловское артиллерийское училище.

Аристарх Викентьевич закрыл глаза. Ему тоже хотелось спать. Но, в отличие от Доронина, который не прилег в эту ночь даже на минуту по причине волнения за жизнь вождя мирового пролетариата, следователь не сомкнул глаз из-за своей супруги, которой битых три часа пытался втолковать, что той нужно срочно собирать вещи и, пока есть такая возможность, уезжать с детьми в Астрахань, к тестю. Конечно, там тоже не мед, но, по крайней мере, как считал глава семейства, спокойнее, нежели в Северной столице. Жена же (вот дуреха!) никак не могла взять в толк, для чего и по какой причине должна срочно срываться с насиженного места, да еще вместе с детьми, в то время как ее супруг служит большевикам? Никак своим примитивным умишком не желала понять, какое отношение имеет к благоверному покушение на какого-то там Ленина. Да еще в Москве. А Аристарха Викентьевича бесила политическая близорукость супруги: ну как можно не понимать таких очевидных истин? Чем еще более распалял жену, которая после убедительных доводов неожиданно принялась искать в его словах иной, несуществующий смысл. Вот так бестолково пролетела ночь в доме Озеровских.

Автомобиль притормозил в арочном пролете, что подковообразным зевом соединял проезжую часть набережной с двором училища. Доронин извлек из кармана мандат, предъявил его начальнику контрольно-пропускного пункта:

– ЧК. К вашему комиссару. Он на месте?

– С утра был, – курсант вернул бумагу, дал отмашку подчиненному, чтобы тот поднял шлагбаум. – На второй этаж, по коридору направо.

– А как звать его? – поинтересовался матрос.

– Михайлов Иван Трифонович.

– Училище в его честь, что ли, назвали? – хмыкнул Доронин.

– Ага, – неожиданно зло сплюнул себе под ноги курсант и тихо, сквозь зубы, добавил: – и в собственность отдали.

Караульный тут же повернулся к гостям спиной, прошел в будку КПП.

– Да, – протянул голосом Озеровский, – судя по всему, любят тут товарища комиссара.

Михайлов оказался калачом тертым. Первым делом изучил документы прибывших чекистов. Особенно тщательно вчитывался в мандат Озеровского, явно не доверяя старорежимному чиновнику. После чего в присутствии чекистов созвонился с Гороховой. И лишь после того, как там подтвердили личности следователей, согласился отвечать на вопросы.

Первым начал разговор Доронин.

– Товарищ Михайлов, нас с товарищем Озеровским, – Демьян Федорович особенно выделил последние два слова, – интересуют события десятидневной давности. Точнее, мятеж в вашем училище.

– А еще точнее, личность курсанта Перельцвейга, – добавил Аристарх Викентьевич.

– Перельцвейга? – Комиссар кивнул на кожаный диван, приглашая гостей присесть. – Помню такого. Только о том, что он носит фамилию Перельцвейг, мы узнали после ареста мятежников. У нас по спискам он проходил как Сельбрицкий. Владимир Борисович Сельбрицкий, а никакой не Перельцвейг.

– А вы что, не проверяете курсантов при поступлении? – поинтересовался Озеровский.

– Каким макаром? – довольно грубо отозвался комиссар. – Документ есть? Есть! Кем выдан? Властью! И кого проверять? Власть? – Михайлов сокрушенно махнул рукой. – Тут проверяй не проверяй, все одно – контра пролезет. Заведение-то военное, для врага будто медом намазано. А документ, мил человек, подделать можно. Вот как с этим Сельбрицким вышло. Документы-то ему выдал Петросовет. И что после вышло, что следствие выявило? Оказалось, Перельцвейг просто решил сменить фамилию. Не по душе ему стала его еврейская родословная. Вот и решил сделаться Сельбрицким. Имел право? Имел! Так к нам и попал. К тому же, когда я пришел в училище, он уже был курсантом.

– А как вы определили: кто из учащихся враг? – тут же вкрутил вопрос Аристарх Викентьевич.

– Да просто, – Михайлов сложил руки на груди, прислонился спиной к изразцовому кафелю камина, – по делам. Вот взять, к примеру, Сельбрицкого. Он сразу мне не понравился. В первый же день прибытия в училище я отметил и его чересчур четкую выправку, и печатный шаг. Все остальные курсанты мешок мешком, а в Сельбрицком чувствовалась военная косточка. И взгляд такой, знаете ли, гордый, независимый. Конечно, виноват, что тут же не сообщил о нем в ваше учреждение, ну да мне за это по шапке уже попало. Так что можете лишних слов не тратить. Выговор такой припечатали – ввек не отмыться.

– Давайте вернемся к Сельбрицкому, – оборвал комиссара Аристарх Викентьевич. Доронин молчал, чувствовал: сейчас Озеровскому лучше работать одному, толку больше. – Итак, вы сразу определили в нем военного человека. И как было дальше?

– А что дальше? Начал за ним наблюдать, присматриваться. Все подтвердилось – новичок, как оказалось, с военным делом был хорошо знаком. Отличный стрелок. В заучивании устава замечен не был, однако от зубов отскакивало – позавидовать. Я сам так статьи устава не смог выучить, как он. Не хватает образованности. Ну а после – опаньки и…