Онлайн книга «Про Клаву Иванову (сборник)»
|
– Что ты делаешь? Зачем ты там рубишь? Родион вытянул шею и увидел, что она бросила топор на берег, начала связывать стропы, однако тугие шелковые шнуры были скользкими и узлы расходились. – Ты чего хочешь? – уже спокойно спросил Родион. – Терпи, дяденька! Конем я сейчас тебя дерну. – Вот это, пожалуй что, верно! – Родион завозился в воде. – Давай, только морским узлом надо. Можешь морским, а? – Каким еще морским? – Тогда на берег, – скомандовал он. – Петлю на комель березки, да и только, поняла? – Как не понять? – бормотала она, пробираясь на берег. – Сейчас я тебя конем. Лишь бы шнуры не оборвались. Весу-то в тебе, дяденька… – Считай центнер, – весело сказал Родион, поняв, что через минуту будет на берегу. – А одна стропа выдерживает полтора. Так что… Чтобы не попортить руки, Родион освободил их и, хлюпая из последних сил в грязно-рыжей воде, примотал стропы к стальной защелке на груди. Теперь-то уже в порядке! Славно. И желтеющий папоротник на близком берегу, и насквозь продымленные лиственницы за ним, и большое пустое небо – все будто ожило и приблизилось. Девчонка на берегу ласковым голосом уже уговаривала невидимую «шалаву». Низко пролетел самолет. Сейчас было ни к чему беспокоить ребят. Гуцких, конечно, сделает над ним еще один заход, потом уж полетит бросать вымпел. Успеть бы! Пристроилась она там или нет? – Гони! – крикнул он. Вот его дернуло, потянуло, окунуло с головой. Родион выгнул спину, чтоб ее не переломило, однако сила хорошо передалась на круговую лямку. Зыбун, облегавший холодной и вязкой резиной его ноги, неохотно, с храпом и вздохами отпускал жертву. Родиона проволокло до куста багульника, проволокло грубо и скоро, будто непогасшим, парусящим куполом. Он вскочил и тут же упал в прибрежную траву – ноги не держали. – Ну как? – раздалось в кустах. – Дяденька, слышь? Он не ответил, силясь подняться. По пояс в воде, почти ползком добрался до берега, быстро вытянул тяжелое полотнище на чистое место, стал расстилать его. – Хорошая материя! – В этом знакомом уже напевном голосе Родиону послышались заботливые бабьи нотки. – Шелк? – Перкаль. Клинья только шелковые. Но материя ничего. Подарить? – Казенным имуществом разбрасываетесь? – с шутливой строгостью спросила она. Вот он, Гуцких. Летит. Ага, качнулся с крыла на крыло. Увидел. Все. Родион выбрался на сухой берег, лог, с наслаждением ощутил всем телом твердь, узнал огуречный запах папоротника и только тут взглянул как следует на свою спасительницу. Она тоже смотрела на него, грязного, дрожащего от озноба, смотрела весело, но ей, видно, тоже досталось: юбка была мокрая и полы старого мужского пиджака, перетянутого солдатским ремнем, потемнели от воды. – Подарить, говорю, парашют-то? – Да нет, дяденька, не возьму. Это же казенная вещь. – Спишем, – сказал Родион. – Ему уже пора. Чиненый-перечиненый, да еще ты его топором порубила. – Я нечаянно, дяденька. – Слышь, тетенька, а сколько тебе лет? – Девятнадцать. – Да? – удивился Родион. – Сразу-то я подумал, что вы парнишка. Он снова засмеялся, радуясь всему, и она улыбнулась. Зубы у нее были ровные и белые, как у барышни на коробке от зубного порошка. И смеялась она по-своему – тихо, будто затаивая смех для себя. Родиону надо было срочно согреться. Он вскочил, стал прыгать и приседать, вырвал из мягкой земли добрую березку с корнем, раскачал еще одну и тоже выворотил. – А я думала, вы дяденька! – весело сказала она. – Дяденьки у нас не прыгают. – Почему? – Отпрыгали свое. – И на пенсию? – Кто куда. – А вы в это бучило зачем? – поинтересовалась она. – Чтоб помягче? Интересная была у нее манера. Она мгновенье думала, прежде чем сказать первое слово, и губы у нее чуть заметно шевелились, будто она уже начала говорить про себя. Потом неспешно и мягко тянула слова – так все говорили в Жигановском районе. Родион не раз встречал на пожарах деревенских девчат. Они мнутся в разговоре, стесняются неизвестно чего, а эта совсем другая. Форменная бритва. Молчит вот сейчас, ждет ответа, а видать, уже настороже, чтоб тут же резануть. «Чтоб помягче?» Родион не стал отвечать на последний вопрос – ясно, что он был с подначкой. Огляделся вокруг, спросил: – Как зовут? – Бураном. – Кого? – Как кого? – Она кивнула на кусты. – Шалаву эту. – Да я не про коня, – сказал он. – Вас как зовут? – Так бы и спрашивали… Пина. – Что? – не понял Родион. – Агриппина. А что? – Ничего. А меня Родион. Давно горит? – Давно! – махнула она рукой. – Мы всем колхозом пробовали гасить, да только отец слег с той работы. – Про какой колхоз вы говорите? – Да про семью нашу. Родион прислушался. За лесом низко шел самолет – взрывчатку, наверно, сбрасывал. Сейчас Платоныч совсем опростает машину, даст еще один круг, пересчитает ребят и, чтоб все сразу сориентировались, уйдет в сторону пожара. А у них тут начнется. – От чего загорелось? – спросил Родион. – Кто его знает! Шатались тут какие-то с бороденками – не то руду искали, не то карту снимали. Больше никого не было… – Ну, пойдемте, Пина, – сказал Родион, поднимаясь. – А у нас баня еще теплая со вчерашнего. – Ну? Вот это дело! – Он посмотрел на ее странную одежду, на большие сапоги и усмехнулся: – Пина… – На себя-то гляньте! – А что? – Чудище болотное, – засмеялась Пина. – Леший! Здоровый да грязный, тьфу! На кордоне Родион сразу же полез в баню, а Пина, собрав ему для смены кое-какую отцовскую одежонку, поехала предупредить команду. Она вернулась, когда распаренный Родион, обжигаясь, пил чай в горнице. Отец с лежанки что-то рассказывал ему, а ребятишки, окружившие стол плотным кольцом, безмолвно и жадно разглядывали гостя. – В порядке там? – спросил Родион, посматривая в окна. – Вы нехороший человек, – неожиданно сказала Пина. Раздвинув сестренок и братишек, она тоже налила себе чаю. – Очень нехороший! Хитрый. – Агриппина! – приподнялся отец. – Цыть! – А что такое? – Родион раскрыл на нее глаза. – Я им сказала, что ваш приятель в бане, а они переглянулись и говорят: «Понятно». Я сказала, что вы чуть не утопли в болоте, а они опять смотрят друг на друга, перемигиваются. «Ясно», – говорят. А сознайтесь, вы нарочно в болото? |