Онлайн книга «Про Клаву Иванову (сборник)»
|
– Вот-вот! – обрадовался Гришка. – Он. Всегда, бывало, приду сам. Не помню как, в невесомости, а приду… – Орел! – похвалил его дядя Федя, но тему не поддержал и обратился к своим: – А ветер-то загинает, ребята! – Далеко еще, однако, загинает, верно. – А ну как совсем его загнет? – Испугал бабу шелками! – Чего гадать-то? Заветрит если, там увидим… Рабочие потянулись в палатку, довольные, словно бы гордые тем, что вот закончили вместе большую работу. – Мы часок поспим, дочка, Гуляев приказал. А ты ему воды снеси – запалился парень. – Сейчас! – обрадовалась Пина. – Говорит, Байкал бы выпил. Пина торопливо собирала посуду, слушала невнятные голоса из палатки. – Полоса, почитай, готова… – Рвать ее надо еще долго. – А с боков не обоймем мы его, однако. – Да-а-а… Что-то команду Платоныч не везет. – Платоныч дело знает. – Знает-то знает, да делов теперь ему. Суша! Звон! – Хлебов да лесу, мужики, погори-ит! – И паук все кусты оплел – к жару. – Будет вам, поспим… – Нет, мужики, баба хорошо на пожаре, – никак не мог успокоиться кто-то. – Вспомните, мы ведь сроду укуской ели… – А какая согласится-то? – А эта-то хлопотли-и-ивая… – Да будет вам! – перебил чей-то голос. – Поспим… Пина покраснела от похвалы. Она собрала кое-чего поесть, побежала со жбаном к бочаге. Кусты там стояли в молочном дыму, будто кто срезал их вершины. И черный выворот с рваными краями торчал из белого, пугающе большой и неподвижный. А на воде по-прежнему лежал тонкий слой чистого воздуха – вода, значит, не только против огня, она и дым держит? Пина спешила. Жбан был полон, только ей показалось, что попал сор. Вылила, потом зачерпнула осторожно, не беспокоя воды. Солнце клонилось к вершинам сосен, когда она вышла на полосу. Ему еще долго катиться по небу, но навстречу подымался из обреченного леса дым, солнце стало приныривать в плотные серые волны, они пригашали его и сами освечивались желтым. А зелень вокруг притушило. На полосе, если она спрямлялась, туманились в синей дали кусты и трава – пожар подходил. Бирюзов обрадовался, завидев Пину, бросил все и побежал навстречу. Напился он быстро, начал есть хлеб, что принесла ему Пина, ломанул полкружка колбасы. – Ну и уважила, Агриппина! – восхитился он. – Тащи скорей воду Родьке – он свой чай сегодня не пил, сгорел, наверно, совсем. Пина еще долго шла на взрывы Родиона – должно быть, он взялся с другого конца полосы. Она почти бежала. Стало мокро под спецовкой, душно, и ноги в сапогах совсем сопрели. Вот бухнуло недалеко. Рррр! Из-за кустов она увидела, как взметнуло землю, потревожило ветки на деревьях, и они закачались. Рррр! Ррр-ааа! Эхо на добрых басовых йотах рыкнуло рядом, прокатилось мимо, ушло куда-то к стану, и там его еще долго гоняло по лесу. Пина выскочила из кустов. Родион уже закладывал взрывчатку в новые ямки. Пина не знала, что скажет ему. Поставить воду и уйти? Вот он заметил ее. Смотрит, улыбаясь, как она идет, а шла-то она хорошо, высоко подняв голову, и независимо смотрела прямо перед собой. Поставила жбан на землю и вправду повернулась, сделала шаг назад. – Пина! – вскрикнул Родион, и она, помедлив, оглянулась. Бидон был уже у него. Родион пил, не спуская с нее взгляда. – Я тебе помогу? – спросила она, берясь за лопату. Он отрицательно замотал головой, не отрываясь от жбана. – «Сосиски» буду закапывать, – предложила она. – Нет, – решительно сказал Родион. – Я этим баловством всегда один занимаюсь. – Шнуры бы резала. – Голос у нее совсем сник. – Нет. У меня тут секунды рассчитаны. Посидим. Как там? – Спят, – сказала Пина. – Хорошо. Ночь веселая будет. А этот, ботало-то? – Работал. – Муравьев таскал? – Родион засмеялся. – Нет, землю раскидывал. – Ну? – Ага. Я ковыряюсь помаленьку недалеко от стана, а он выскочил на полосу, глаза – во! И руки трясутся. В огонь, говорит, залез. Как, говорит, опалило… – Врет, – засмеялся Родион. – А в руках у него ничего не было? – Ничего. – Ясно. – Что? – Бросил лопату и мешок. Ну ладно. На стане дымно? – Есть маленько. – Больше, чем здесь? – Да, побольше. – Ладно, Пина, иди. Время, что весь день тянулось так медленно, вдруг ускорилось. Пина поднялась, оглядела вечереющее небо, светло-восковые дымы против солнца. Родион тоже поднял голову к небу. – Не летят что-то мои черти… – Прилетят! – успокоила его Пина. – Очнусь вдруг и будто вертолет заслышу, а это Санька там шурует и по лесу отдает. – Прилетят еще. – Да должны бы… – Какой-то ты невеселый, Родион. – А что тут веселого? Смотри, какая благодать горит. Это не лес, а золото! Гложет… – А что поделаешь… – Вот думаю – прошли эти десять лет. Люди хлеб убирали, сталь варили, в космос летали… Танцевали, песни пели, речи говорили. Я пожары тушил. А знаешь, сколько за эти десять лет сгорело лесов? – Сколько? – Сорок миллионов гектаров. – Да неужто, Родион? – Угу. – Почему так, а? – Сам думаю… Может, потому, что лесу нет оценки в рублях? Он числится вроде бы даровым. Сгорит – и мы будто ничего не потеряли. Гложет!.. Ну ты иди, иди, Пина… – Посидим, может? – робко попросила она. – Нет, надо нажимать. – Вот тебе колбаса и хлеб. – Давай! А Саньке? – Тоже. – У тебя, оказывается, голова работает! – А ты думал? – засмеялась Пина. – Ну ступай, ступай, а то глаза я тебе здесь засорю. Она ушла. Обогнула лесом Бирюзова, чтобы не мешать ему, и, подходя к стану, услышала в небе далекий рокот. Эхо? Нет, вертолет. Должно быть, и Родион заприметил, ждет не дождется. И рабочие выползли из палатки. Неужели она час ходила? Да, не меньше, потому что солнце совсем опустилось с вершины, млело в желтом тумане. Иногда очищалось оно и обновленными своими лучами пробивалось меж крои, слоило и резало дымный воздух. |