Онлайн книга «Про Клаву Иванову (сборник)»
|
Пожарники пришли в сумерках, поужинали, покурили и полезли в палатку. – «Большую медведицу» я раз попробовал, но дошел, – донесся голос Гришки. – А что это за медведица? – Это пива отпиваешь и доливаешь из бутылки белой. Потом запиваешь этим ершом и обратно доливаешь. Давишь, пока ничего не останется. Ну, я дошел! Так чистило, что об забор губу разорвал. – Орел ты, Гриша! Правда ведь, дядя Федя, орел? – Да еще какой! – отозвался Неелов. – А что ты еще пил? – подзадорил кто-то Гришку. – Одеколон, – взялся объяснять Колотилин. – Жгет, будто пожевал крапиву, но действие – ничего! Политуру пил. В нее надо соли сыпануть, а когда уж осядет – тогда. Да чего я, мужики, только не пил! «Самосвал» пил, «Кровавую Мэри»… – Кого-кого? – «Кровавую Мэри». Это водка с томатным соком. Русский коктейль пил… – А это что? – А это сто грамм московской выпьешь, потом сто грамм столичной и попрыгаешь малость, чтоб перемешалось… В палатке кто-то засмеялся: – Врешь ты все, Гриня! – И правда вру, – согласился Колотилин, и снова послышался добродушный смех. Пина тоже улыбнулась и перестала слушать. Ей хотелось спать. У костра уже сладко сопел Бирюзов, а Родион все пил свой соленый чай, оглядывал темную долину и звездное небо. Пина сидела напротив, следила за его взглядом и силилась понять, о чем он думает, осматривая эти черные склоны, далекие сполохи пожара, Млечный Путь, что рассыпался полосой прямо над долиной. – Пина! – тихо окликнул Родион. – А? – Ты видела когда-нибудь спутник? – Нет. – Пина даже сама поразилась тому, что действительно ни разу в жизни не замечала на небе спутников, которые, как пишут, похожи на летящую звезду. Их запустили, наверно, уже больше сотни, но почему, правда, не видать? – Хоть бы какой усмотреть, – сказал Родион. – Наш или американский – все равно… – А зачем? – поинтересовалась она. – Ты бы полетела вообще-то? – А ты? – Хоть сейчас! – Без тренировок? – А я тренированный, – засмеялся Родион. – И знаешь, о чем я подумал? – Ну? – Спутники ведь можно приспособить для нашего дела. – Как? – Пожары с них засекать. – Неужели правда, Родион? – А то! Они помолчали. Уже давно пора было спать, и Пина спросила: – Сюда змеи не приползут? – Ты в палатке ляжешь. – А вы с Александром где? – Если потеснятся – тоже. Буди Саньку. Потеснились. В палатке продолжался какой-то разговор. Пина долго разворачивала мешок и влезала в него, прислушиваясь к спору. – Ишь ты, «любить своих врагов»! Люби. А меня не заставляй, у меня своя голова. Любить врагов! Хреновина все это… – Постой, а если у него вера такая? А? – Вера! Это дура-вера. – Не-ет, всякую веру надо уважать. – Уважать? Нет, шалишь! Не всякую! Слышь, Баптист, вот ты говоришь, что у тебя в России и дочка, и сын, и жена, и дом. Так? И вот я тебе становлю вопрос. Будто к тебе в избу лезет зверь. Так? Ты тоже оружию не возьмешь? – Топором ссяку, – послышался в темноте несильный голос Баптиста. – Ага! А если бандюга? – Ссяку. – Ага! Тут я тебя и съел! А если на Россию, положим, бандюга вроде Гитлера? – Это другая статья! На том свете, перед Богом-то, все… – Другая статья! На том свете! Дом-то твой не на том свете, а в России стоит! Гриша, слышь? – Чего? – отозвался Колотилин. – Ты служил? – А как же! – Родион! А ты? – Действительную отсаперничал, – отозвался Гуляев. – А под конец в десанты попал… – И я служил. А дядя Федя насквозь войну прошел. И Гуцких тоже. И вот, – слышь, Баптист? – ты думаешь, мне лить свою кровь охота? Дураков нету. Однако гляди, Родион, в случае чего, значит, мы с тобой должны детей этого Баптиста оборонять? – Выходит, так, – подтвердил Родион. – А почему? – Кто их разберет, ёлки-моталки! – подзадорил Родион. – Кто? А мы? Разбере-е-ем, неправда! Я знаю, где тут корень. Просто он стерво, кусок несчастный – думает на чужом хребту в рай въехать. (Оборонять? Это, конечно, придется в случае чего, по вот и войны нет, а дезертиры есть. Если не работает кто или вполсилы норовит, – значит, он на чужом горбу едет. Все люди зависят друг от друга: труд этих хороших мужиков идет какими-то тайными путями, распределяется и хоть немного, да подкармливает дармоедов. Нет, если б каждый нес свои два пудика, много всем бы народом можно унести!..) – А я так полагаю, – послышался чей-то насмешливый голос, – что на том свете, если он есть, тоже разберутся и за такую подлость заставят век пожары тушить… – Пожары! – Голос был неразборчивым – дядя Федя, видно, совсем засыпал. – Вот нас подо Ржевом мололо… – Слышь, Баптист! Значит, ты так и не возьмешь оружию? – У нас запрет под присягу становиться, – смиренно сказал Баптист. – «Запрет», – передразнили его. – Врешь ты все! Кусок свинячий, с-с-сука! – Тихо! – предостерег Родион. – Девчонка тут. Пине было слышно, как пожарники покашливают, посапывают и шмыгают носами, как ворочаются, тревожа соседей. Должно быть, они чувствовали, что работы с этим пожаром мало, и не берегли силы, хотя знали – Родион все равно подымет их завтра чуть свет. – Пожары! Пожары еще ничего, – послышался смутный, полусонный голос Неелова. – На пожарах-то… это… еще туда-сюда… – Да что же еще хуже? – вдруг раздался въедливый голос Евксентьевского. – А тебе тут тоже плохо? – Крепкий голос, что «ел» Баптиста, нашел другую мишень. – Правда, мы ваньки и ничего не понимаем, а ты говори о своем, будто мы тебе ровня. А? Говори! – Ну скажите, сколько вам платят за такую лошадиную работу? – презрительно спросил Евксентьевский. – Сколько ни платят – все наши. А ты, парень, что ни скажешь – все поперек пуза… – Товарищ Гуляев, вот сколько ты в месяц получаешь? – гнул свое Евксентьевский. – Сто двадцать, – сказал Родион. – И это деньги?! – Да за прыжок десятку, но разве только в этом дело?.. Вот что – давайте-ка спать. Ша! |