Онлайн книга «Никогде»
|
Г. К. Честертон. Наполеон Ноттингхилльский Коли нищему ты башмаки отдавал В эту ночь и за годом год — Надевай башмаки – твой путь между скал, И Христос твою душу возьмет. В эту ночь, да-да, в эту ночь, И сейчас и на год вперед. Свечи горят, поленья трещат, И Христос твою душу возьмет. Коли с нищим делил ты свой хлеб и кров, В эту ночь и за годом год, Адский огонь не сожжет башмаков, И Христос твою душу возьмет. Погребальная песнь (отрывок) [4] Пролог
Накануне отъезда в Лондон Ричард чувствовал себя скверно. Вечер начался неплохо. Он получил кучу открыток с трогательными напутствиями, знакомые дамы – вполне симпатичные – горячо обнимали его на прощанье, друзья советовали держать ухо востро в «этом жутком городе» и подарили белый зонт с картой лондонского метро, который купили вскладчину. Первые две кружки пива тоже были ничего, но дальше… с каждым следующим глотком ему делалось все тоскливее… В итоге Ричард оказался на улице. Он сидел на тротуаре перед пабом в шотландском городишке и прикидывал: стошнит его или нет. Да, Ричарду было совсем не весело. Внутри, в пабе, друзья шумно праздновали его отъезд, и в их веселье мерещилось что-то зловещее. Ричард крепче сжал сложенный зонтик и невольно подумал, что переезд на юг, в Лондон, может оказаться большой ошибкой. – Гляди, милый, – послышался надтреснутый старушечий голос, – глазом не успеешь моргнуть, как прогонят ко всем чертям… А то и за решетку упекут. Это запросто. Ну, ты как? Ричард встретился взглядом с бабкиными проницательными глазками, утопавшими по бокам длинного птичьего носа. – Да… ничего. Он выглядел совсем мальчишкой – с чистой белой кожей, темными волнистыми волосами и огромными ореховыми глазами, которые смотрели растерянно, будто его застали врасплох. Эта растерянность и делала Ричарда привлекательным (хотя сам он удивлялся, что девушки в нем находят). На грязной физиономии старухи мелькнула улыбка. – На, возьми. – Она сунула ему пятьдесят пенсов. – Давно на улице? – Нет-нет, я не бездомный, – смущенно забормотал он, пытаясь вернуть монетку. – Возьмите. Мне не надо. Я только вышел на минутку. Между прочим, завтра уезжаю в Лондон, – зачем-то сообщил он. Она смерила его подозрительным взглядом и забрала монетку. Пятьдесят пенсов исчезли в складках кофт и платков, в которые она была обмотана. – Бывала я в Лондоне. Я там замуж вышла. Но он оказался подлецом. Говорила мне мать: выходить надо за своих, но я была молодая, красивая – теперь-то по мне не скажешь, – и я его любила… – Не сомневаюсь, – пробормотал Ричард, окончательно смутившись. Тошнота постепенно отступала. – Ну, ничего хорошего из этого не вышло. Я сама нищенствовала – знаю, каково это. Вот и подумала, что ты тоже. Тебе зачем в Лондон-то? – Я нашел там работу, – с гордостью сообщил он. – Что за работа? – Э-э… инвестирование. – А я была танцовщицей, – заявила старуха и неуклюже затопала по тротуару, фальшиво напевая себе под нос. Наконец, качнувшись из стороны в сторону, как игрушечный волчок перед тем, как остановиться, она замерла перед Ричардом. – Покажи ладонь. И я скажу, что тебя ждет. Он дал ей руку. Она крепко в нее вцепилась, посмотрела и вдруг заморгала, как сова, подавившаяся мышью. – Тебя ждет дальняя дорога… – проговорила она. – В Лондон, – подсказал Ричард. – Нет, не в Лондон… – старуха задумалась. – По крайней мере, не в тот Лондон, где я бывала. – Начал накрапывать дождь. – Ничего не понимаю… Но начнется все с дверей. – С дверей? Она кивнула. Дождь усилился, тяжелые капли глухо застучали по крышам и по асфальту. – Ну да. На твоем месте я бы поостереглась дверей. Ричард поднялся на ноги и пошатнулся. – Ладно, – сказал он, плохо представляя, что в таких случаях говорят. – Буду остерегаться дверей. Спасибо. Дверь паба распахнулась, и на улицу вырвались свет и смех. – Ричард, ты там живой? – Живой. Иду. Старуха уже ковыляла по узкой улице под проливным дождем – потоки воды стекали с одежды. Ричарду захотелось что-то для нее сделать. Только что? Денег ей не дашь. Он бросился вдогонку. Ледяные струи хлестали по лицу. – Возьмите, – сказал он, лихорадочно нашаривая кнопку. С легким хлопком зонт раскрылся, и над ними расцвела карта лондонского метро: каждая линия своего цвета, все станции подписаны. Старушка взяла зонт и благодарно улыбнулась. – У тебя доброе сердце, – проговорила она. – Этого бывает достаточно, чтобы не пропасть… – она покачала головой, – но чаще всего одной доброты мало. Она крепко вцепилась в зонт. Ветер рвал его из рук, норовя вывернуть наизнанку. Придерживая край зонта и согнувшись чуть не до земли под жестоким ветром и ледяным дождем, старуха побрела дальше. И вскоре белое пятнышко, испещренное названиями лондонских станций: «Эрлс-корт», «Марбл-арч», «Блэкфрайрз», «Уайт Сити», «Виктория», «Энджел», «Оксфорд-сиркус», – растворилось в ночи. А в хмельную голову Ричарда вдруг пришла странная мысль: интересно, существует ли на самом деле цирк [5] на Оксфорд-сиркус, настоящий цирк, с клоунами и прекрасными акробатками, с дикими зверями… Дверь паба снова открылась, шум голосов стал отчетливее, словно кто-то прибавил громкость. – Черт, Ричард, ведь эта долбаная вечеринка – в твою честь! Пропустишь самый кайф. Он вернулся в паб. После странного происшествия на улице тошнота окончательно прошла. – Ты похож на мокрую дохлую крысу, – сообщил кто-то. – Ты никогда не видел дохлой крысы, – бросил Ричард. Ему вручили большой стакан виски. – На, выпей. Хоть согреешься. В Лондоне-то настоящего скотча нет. – Сомневаюсь, – вздохнул Ричард. Вода капала с его волос прямо в виски. – Мне кажется, в Лондоне есть все. |