Книга Хрупкие вещи, страница 59 – Нил Гейман

Его собственный младенец умер несколькими днями раньше. Детская смертность в те дни была высока – явление тяжелое, но обычное. Жена мясника была безутешна.

Она уже уехала из городка – повидать сестру в большом городе, а через неделю к ней приехал и мясник. Втроем – мясник, его жена и младенец – были такой славной семейкой, что просто загляденье.

Она сказала, что она вампир. Одно я уже знал совершенно точно – врать она горазда. Это по глазам видно. Черные как угли, но прямо никогда не смотрят: пялятся на невидимок у тебя за плечом, за спиной, над головой, в паре дюймов у тебя перед носом.

– Ну и как на вкус? – спросил я. Дело было на автостоянке за баром. В баре она работала в ночную смену – готовила великолепные коктейли, но сама ничего не пила.

– Как сок V8, – ответила она. – Только не тот, где пониженное содержание натрия, а оригинальный. Или как соленый гаспачо.

– Что такое гаспачо?

– Это такой холодный овощной суп.

– Ты меня подкалываешь.

– Нисколько.

– Так ты, значит, пьешь кровь? Как я пью V8?

– Не совсем, – ответила она. – Если тебя от V8 начнет тошнить, ты можешь пить что-нибудь другое.

– Ну да, – сказал я. – Я на самом деле, не очень люблю V8.

– Вот видишь? А в Китае мы пьем не кровь, а спинную жидкость.

– А она на что похожа?

– Да ничего особенного. Бульон и бульон.

– Ты пробовала?

– Других знаю.

Я попробовал разглядеть ее отражение в боковом зеркальце грузовичка, у которого мы стояли, но было темно, поэтому наверняка сказать не получилось.

Вот его портрет. Посмотрите на эти плоские желтые зубы, на цветущее лицо. У него имеются рога, и в одной руке он держит деревянный кол длиною в фут, а в другой – свою деревянную колотушку.

Никакого дьявола, разумеется, не существует.

Построили башню из камня и яда.

Без доброго слова, без доброго взгляда,

– Озлобленный сдобен, кусачий укушен

(Гулять по ночам всяко лучше снаружи).

Те, кто постарше и побогаче, идут вслед за зимой, наслаждаясь долгими ночами, когда удается их обрести. Все равно они предпочитают Северное полушарие Южному.

– Видите эту звезду? – спрашивают они, показывая на одну в созвездии Драко – Дракона. – Мы пришли оттуда. Настанет день, и мы туда вернемся.

Те, кто помоложе, презрительно ухмыляются, фыркают и над этим смеются. Но все равно – годы складываются в столетия, их одолевает тоска по тому месту, где они никогда не бывали; а северный климат утешает их, если Драко скручивается в вышине вкруг Большой и Малой Медведиц, возле самой льдистой Полярной звезды.

– Представь себе, – сказала она, – если бы в небесах было что-нибудь такое, что могло б тебе навредить, возможно даже – убить тебя. Какой-нибудь громадный орел или что-нибудь. Представь, вот вышел ты наружу днем, а этот орел тебя сцапал... Так вот, – продолжала она. – С нами все точно так же. Только это не птица. А яркий, прекрасный, опасный дневной свет. Я его уже сто лет не видела.

Это способ говорить о вожделенье, не упоминая вожделенья, сказал он им.

Это способ говорить о сексе, о страхе секса, о смерти, о страхе смерти – а о чем еще можно говорить?

– Знаешь, что самое грустное? – спросила она. – Самое грустное: мы – это вы.

Я ничего не ответил.

– В ваших фантазиях, – сказала она, – мой народ – такие же, как вы. Только лучше. Мы не умираем, не старимся, не страдаем от боли, холода или жажды. Мы лучше одеваемся. Мы владеем мудростью веков. А если мы жаждем крови – ну что ж, это ничем не хуже вашей тяги к пище, любви или солнечному свету; а кроме того, для нас это повод выйти из дома. Из склепа. Из гроба. Из чего угодно. Вот ваша фантазия.

– А на самом деле? – спросил я.

– Мы – это вы и есть, – ответила она. – Мы – это вы, со всеми вашими продрочками и всем, что делает вас людьми. Вашими страхами, одиночеством, смятением... лучше ничего не становится... Но мы холоднее вас. Мертвее. Я скучаю по свету солнца, по еде, по тому, чтобы кого-нибудь коснуться, заботиться о ком-то. Я помню жизнь, помню, как встречалась с людьми как с людьми, а не как с источником пищи или объектом контроля. И я помню, каково это – что-то чувствовать, все равно что: счастье, грусть, что угодно... – Тут она замолчала.