Онлайн книга «Великий раскол»
|
Она встала и начала ходить по терему, повторяя и прищелкивая пальцами: «Антики, периики, антиподы, антики, периики…» Она глянула в окно. Там часовые стрельцы стоят… А пруд такой тихий, по нем лебеди плавают… Увидали ее, свою любимицу царевну, и от радости начали крыльями махать… Царевна вся порозовела от этого лебединого привета… Надо их, лебедушек, покормить… да и учиться надо… – «Тако единого места антиподы суть антиков того места периики, и перииков антики, – снова уткнулась она в книгу. – Сие от дефиниции довольно ясно есть и не требует доказания…» Ясно! То-то ясно!.. Ах, мамушка, неясно! – Что ты, моя золотая! Совсем светло… – Нет, в книге неясно… – Ну, глазки, поди, притомила, отдохни… – Нет, глаза не устали, а не пойму! – Так у учителя спроси, мое золото. – Ах, какая ты! – досадовала юная царевна. И вдруг ей вспомнилась курносенькая, с розовыми щеками Оленушка, княжна Долгорукова, что ныне вдова-гетманша Брюховецкая… – Что-то она поделывает теперь там, в черкасской стороне? – Кто, золотая? – Княжна Оленушка, гетманша. – В полону она, бедная, сказывают; как убили черкасы ее мужа, так Петрушка Дорошонок, сказывают, взял ее к себе в полон. – Ах, бедная! Что ж батюшка не отымет ее у Дорошенки? Я попрошу батюшку. – Да вот Федор Соковнин, поди, скоро привезет от нее весточку, а може, и грамотку. – Да… А вот сестры его, бедные, Морозова да Урусова… Я батюшку про них спрашивала, так говорит, закону-де супротивны стали. – О-о-охте-хте! Где уж супротивны!.. Все этот Никон… Царевна как бы опомнилась и снова нагнулась над книгой. – Ну, мамушка, не мешай мне. – Что-й-то ты! Кто тебе мешает? Ты мне мешаешь, вон петлю спустила… – Ну-ну… Царевна встала и, глядя в потолок, стала спрашивать сама себя так, как ее спрашивал Симеон Полоцкий. – «Дистанции мест пременяются ли?» – «Пременяются: путевая убо мест дистанция овогда большая, иногда меньшая быть может; но истинная и кратчайшая дистанция географическая пребывает тая-жде, разве егода познаеши, что суперфиция земная прервется или отделится. Места же зде разумеваем пункты земные недвижимые. И тако ежели суперфиция между двоих мест срединоположенная учинится высшая, то будет и дистанция мест учинена большая, а буде низшая, то будет меньшая». Это она проговорила почти одним духом наизусть, так, что даже вся раскраснелась. – Ай да умница! Не забыла, – похвалила она себя. – Поцелуй же себя. И она подбежала к овальному зеркалу, висевшему на стене, и поцеловала свое отражение. – Ба-ба-ба! – послышался вдруг возглас в дверях терема. – Ай да девка! Сама с собой целуется… Мамушка вздрогнула и уронила чулок. Царевна отскочила от зеркала. В дверях стоял царь Алексей Михайлович и улыбался своею доброю улыбкою. И ласковые глаза, и розовые щеки – все так и светилось нежностью. – Ай да девка! – Батюшка! Государь! – радостно, зардевшись вся, воскликнула царевна и бросилась отцу на шею. Он ласково крестил и целовал ее голову. – А! Как растет девка, – нежно говорил он, положив руки на плечи дочери и глядя в ее лучистые глаза. – Уж скоро и до головы не достану, скоро отца перерастет. – Ах, батюшка, светик мой, миленькой, государь! – ласкалась девочка. – Да и что дивить! Девке скоро шестнадцать стукнет… – Пятнадцать, царь-государь, – поправила его мамушка, подходя и целуя царскую руку. – Здравствуй, мамка!.. Вы всегда убавлять года любите, это женское дело… – Нету, государь-батюшка. – А что вы тут делаете? И царь подошел к столу, на котором лежала развернутая рукописная книга и стоял глобус. Он взял книгу и стал смотреть ее титул, расписанный киноварью и разными цветными заставками. – «География генеральная, – читал он, – небесный и земноводный круги купно с их свойствы и действы, от Бернардуса Варениуша сложенная…» Так, так, география. Царевна, прижавшись головкой к плечу отца, тоже заглядывала в книгу. Царь перевернул первый лист. – Вижу, сам Симеон писал, искусник, худог добрый… Ишь скромник, что говорит в предисловии: «Того ради малым и худым кораблецем смысла моего с прочими на широкий сей океан толкования пуститися дерзнул…» Да, скромник… Это хорошо… «Моя же должность объявити, – продолжал читать царь, – яко проводих сию не на самый словенский высокий диалект против авторова сочинения и хранения правил грамматических, но множает гражданского посредственного употреблял наречия, охраняя сенс и речи самого оригинала иноязычного…» Ишь ты! А что есть «сенс»? – обратился он к дочке и погладил ее волосы. – «Сенс» сиречь «смысл», – бойко отвечала девочка. – Так, умница. Старушка мамушка, стоя в стороне, с умилением глядела на эту нежную сцену. – Много выучила? – спросил царь, взглянув на девочку. – До перииков и антиков, батюшка. – Хорошо, дочушка… А трудно, поди? – Трудно… – Ничего… корень учения горек, а плоды его сладки суть… Он взглянул на глобус, тронул его, повернул на оси… – А сие разумеешь? – спросил он, тыкая пальцем в глобус. – Разумею, батюшка. – Это что такое! Словно ось махонька… – Сие есть аксис, на чем Земля вертится. – Ишь ты, аксис… слово, поди, греческое… так-так, словно ось… – Да она осью и называется, батюшка, – пояснила девочка. – Точно-точно… Премудро все сие… Токмо не уразумею я, как люди не упадут с Земли, коли она круглая… – Не падают, батюшка… – То-то я сам вижу, что не падают… Вот и мы не падаем, стоим, потому кверху падать нельзя… А вот те-ту, что внизу, под нами живут? – Они, батюшка, называются антиподы. – Антиподы, ишь ты… А мы кто же? – А мы антики… – Вон оно что! Поди ты, мы антиками стали, русские-то… А все премудрость Божия… Он задумчиво качал головой, рассматривая глобус и повертывая его. – А где ж Москва тут будет? – спросил он. Царевна повернула глобус, нагнулась к нему… – Вот Москва, батюшка. – Вижу, вижу… И на чертеже государства Российского такоже… А Ферапонтов монастырь, примером сказать? Девочка вопросительно посмотрела на отца. – Не знаю, батюшка. |