Книга Железный Хромец, страница 48 – Михаил Попов

Так что когда Маулана Задэ выступил вперед, все, даже самые сановные и самые богатые, самые нетерпеливые и самые кровожадные, были готовы только к одному: внимательно слушать.

– Благородные жители Самарканда! – звучно и значительно сказал он, поднимая руки и прося таким образом, чтобы наступила тишина.

И тишина наступила.

Маулана Задэ заговорил.

Сначала он обрушился на жадных и трусливых эмиров, которые в дни мира и благополучия всячески грабили город, взимая незаконную подушную подать под видом пошлин и хараджа, а в дни войны бежали, спасая свои никчемные жизни.

Среди собравшихся в мечети были люди, по-разному относящиеся к эмирам, были даже те, кто считал, что нельзя приравнивать Хуссейна к Тимуру, но все они молчали, ибо трудно было что-либо возразить против произносимых обвинений.

А Маулана Задэ продолжал говорить.

Многие рассчитывают спастись, отделавшись от подступающего к городу Ильяс-Ходжи деньгами и подарками, говорил он. Это люди или трусливые, или наивные. После того как Самарканд отдался под защиту Хуссейна и Тимура, не простит чагатай его жителей. Заберет все, и хорошо, если только все закончится тем, что все деньги и все имущество будет отнято у неблагоразумных жителей Самарканда. Он, Маулана Задэ, например, думает, что у большинства будут отняты и их жизни.

И опять никто не решился возражать.

Далее человек в черном халате с зеленой каймой спросил у собравшихся, кто возьмет на себя защиту ислама и станет ответственным за эту защиту и перед знатными людьми, и перед простыми жителями.

Знатные хранили молчание, сбиваясь во все более тесную кучку. Они постепенно становились похожими на отару разодетых баранов, знающих, что их вот-вот поведут на заклание, но не находящих в себе сил для сопротивления.

Отвернулся от них бывший богослов, и презрение отчетливо выражалось на его лице в этот момент. Он повернулся к людям простым. Он чувствовал исходящую от них энергию, мощные волны понимания и приятия.

Он спросил у простого народа, окажет ли он ему поддержку, если сербедары возьмут на себя заботы по охране города, сербедары, доказавшие свою ненависть к чагатаям и готовность умереть за родной город, когда это понадобится.

Поднялся такой крик, что Али Абумухсин невольно поднял голову, инстинктивно опасаясь, как бы не рухнул величественный свод соборной мечети.

Кричали разное. И проклятия кровожадным чагатаям, и проклятия жадным и трусливым эмирам; доносились и угрозы в адрес знатных разодетых негодяев, пораженных ныне немотой. Угрозы по большей части исходили из уст должников, особенно тех, у кого подходил срок выплаты долгов.

Но главное, что можно было понять из общего шума, – народ безусловно и однозначно согласен, чтобы защитниками ислама и Самарканда стали сербедары во главе с решительным, справедливым и предусмотрительным Маулана Задэ.

Далее события развивались самым стремительным образом. Медлить было нельзя: со дня на день ожидалось появление армии Ильяс-Ходжи.

За оставшиеся в распоряжении нового руководства дни нужно было вооружить народ и придумать, чем защитить город.

С первым делом обстояло достаточно просто. Запылали горны кузнецов, к лавкам крупнейшего в Самарканде оружейника Джамолиддина явились люди и потребовали, чтобы он отворил ворота каждой из них.

Купец сдвинул свои черные брови и попытался быть не столь безропотным, как в тот момент, когда в его присутствии банда оборванцев захватывала власть в городе. Теперь, когда часть этой банды явилась за тем, чтобы отобрать у него его имущество, он стал возражать.

Но уже было и поздно и зря.

Когда он вцепился в рукав драного халата, принадлежащего одному из наиболее решительных сербедаров, который вытаскивал на улицу целую охапку дорогих хорасанских мечей в серебряных ножнах с рукоятями, украшенными китайской бирюзой, помощник грабителя, тип еще более отвратительный, оглушил купца ударом палицы из красного дерева, утыканной кремнями. И не просто оглушил. Джамолиддин издал глухой горловой звук, из его затылка струйками потекла кровь, и он обреченно завалился на бок.

Присутствовавшие при этом оборванцы на мгновение затихли, они еще помнили, что бывает за такое преступление, да еще совершенное против богатого и знатного человека. Но тот, что вытаскивал мечи из лавки, не растерялся и крикнул, что так будет с каждым, кто посмеет воспротивиться воле защитников родного города.

Толпа зевак возликовала.

Оказывается, то, что случилось на их глазах, не кровавое злодеяние, но торжествующая справедливость, и то же самое можно будет произвести с любым сопротивляющимся богатеем.

Это открытие было подтверждено тут же. Владелец седельной мастерской тоже неосторожно выразил сомнение в том, что он должен быть полностью ограблен из-за того, что какой-то недоучившийся мерзавец нацепил на себя черный халат с зеленой каймой и ходит, опоясавшись мечом бывшего начальника городской стражи.

Седельщика тут же закололи, причем уже без особых переживаний, и вскоре над толпой поплыли новые деревянные седла, сверкая на солнце не полностью просохшей краской, чем-то напоминая стадо золотых тельцов.

К ковровщику Джавахиддину тоже вломились, он уже был наслышан, как ныне принято поступать с упорствующими в сохранении своего имущества, и поэтому сопротивляться воле народа не стал. Хотел только выразить осторожное сомнение в том, что отобранные у него ковры принесут большую пользу в деле обороны города от чагатайских собак, но даже и от этого воздержался. Стоял в сторонке, смотрел, как очищают его лавку, тихо потел и еще тише радовался тому, что основную часть своего богатства – четыре кубышки с золотыми монетами – схоронил в надежнейшем месте, до которого никакому Маулана Задэ не добраться, хотя бы он окончил двадцать пять медресе.

Хранитель казны, когда к нему явились Абу Бекр и Хурдек и-Бухари, был уже наготове. Все ключи, необходимые для проникновения в хранилище, лежали на серебряном блюде.

Сербедарам понравилась такая покладистость, в веселом расположении духа они вошли в хранилище. Их настроение резко изменилось, когда они обнаружили, что казна пуста.

– Клянусь четками первого халифа ^[47], он издевается над нами! – сказал Хурдек и-Бухари.

Абу Бекр крикнул сопровождавшим его сербедарам, чтобы они немедленно схватили Султанахмеда, хранителя казны. Все и любые приказы сербедарских вождей исполнялись в этот день беспрекословно, но последний исполнен не был. Выйдя из хранилища, Абу Бекр и Хурдек и-Бухари увидели казначея, лежащего на полу подле высокой резной двери, украшенной перламутром. Рядом с телом стоял раб хранителя, удавивший своего хозяина по его просьбе.