Онлайн книга «Железный Хромец»
|
– Какой, брат? – Отчего это Маулана Задэ могло прийти в голову спрятаться, когда он приглашен на пир к людям, которые уже доказали свое дружеское к нему расположение? Тимур кивнул с самым серьезным видом: – Да-а, непонятно это. Он почти не слушал вопросы Хуссейна, он был занят размышлениями. Честно говоря, он надеялся, что толстяк не сумеет разгадать его план и не свяжет исчезновение бывшего богослова с тайными замыслами своего брата. Жаль, кажется, были соблюдены все меры предосторожности: эмир не оставался наедине с Маулана Задэ ни разу. Сам Хуссейн был слишком весел и пьян, чтобы о чем-нибудь догадаться. Только два объяснения его внезапной проницательности можно себе представить – чья-то умная наблюдательность или чье-то подлое предательство. Что касается наблюдательности, то она не является доблестью Хуссейна, тем более пьяного. А предательство… Предать мог только Байсункар… Это исключено. Масуд-бек! Ну, конечно! Тимур попытался вспомнить, попадался ли ему на глаза этот юноша во время вчерашнего пира после того, как поднял бокал за здравие Абу Бекра. Нет, не попадался. Значит, пьян не был. А что может делать трезвый человек на пиру? – Ты молчишь, Тимур? Хуссейн был страшен: ноздри раздуты, глаза налиты кровью, кулаки сжаты. Нет, такого не убедить ни в чем и ни в чем не разубедить. Однако что ему так дался этот Маулана Задэ? – Что ты хочешь услышать от меня, Хуссейн? – Правду! – Ты говоришь со мной, будто с преступником, послушай свой голос. – Я говорю так, как считаю нужным говорить! После этих слов Тимуру стало совершенно ясно, что увильнуть от объяснения не удастся. Когда нет возможности оторваться от погони, надо разворачиваться и атаковать в лоб! – Ты прав, я посоветовал Маулана Задэ не приезжать сегодня, даже не посоветовал – велел! После этого неожиданного признания Хуссейн как-то сник, он оказался в положении человека, перед которым внезапно распахивают дверь, служившую объектом его атак. Это проявилось даже в его позе – Хуссейн качнулся, слегка потеряв равновесие. – Велел? – Да. – Почему?! – Я хотел спасти ему жизнь. Хуссейн с трудом преодолел удушье, вызванное возмущением и злостью. – Этому бандиту?! Тимур спокойно кивнул: – Да. – Но… – Хуссейн продолжал задыхаться, – но что тобой руководило? Тимур не торопясь затянулся легким наркотическим дымом и ответил: – Мной руководило чувство благодарности. – Твои слова для меня темны и… – Я сейчас все объясню. Ты помнишь, наверное, что моя старшая сестра жила постоянно в Самарканде? – Помню. – Когда мы выступили с тем, чтобы защитить город от Ильяс-Ходжи, именно у нее в доме оставил я своих жен и сыновей, дабы не подвергать их превратностям кочевой военной жизни. – Это я понимаю, говори же дальше! Тимур хотел было снова угоститься дымом кальяна, но раздумал. – Когда мы отступали, у меня не было времени забрать свою семью с собой. Мне оставалось только уповать на то, что судьба помилует их, что Аллах послужит им защитой. – И что же было дальше? – И вот в один из дней, уже после того как висельники захватили власть в городе и отогнали чагатаев… или, может быть, еще до того, вдруг прибывает ко мне все мое семейство в целости и сохранности. Хуссейн недоверчиво и недовольно усмехнулся: – Не хочешь ли ты сказать, что это спасение из Самарканда было делом рук Маулана Задэ? – Именно это я и хочу сказать. – Он солгал тебе, чтобы выговорить себе снисхождение! – Но моя семья цела. – Ну и что? – То есть как «ну и что»?! Мои сыновья живы, а не мертвы, Хуссейн. Маулана Задэ мне так же отвратителен, как и тебе, но если мои жены и мои слуги говорят, что это именно он позаботился об их безопасности в обезумевшем городе, я не могу не быть ему благодарен. Хуссейн не знал, что возразить. После утреннего разговора с Масуд-беком он верил только в одну причину Тимурова споспешествования этому рябому висельнику: названый брат, почувствовав, что начинает уступать великолепному и более родовитому союзнику первенство в Мавераннахре, решил обзавестись союзником. А то, что Маулана Задэ – союзник сильный, было известно всем. Все эти хурдеки и абу бекры, вместе взятые, не стоили его одного. Бывший богослов обладал особенными способностями, вся степь была наслышана об отрезанных головах Буратая и Баскумчи. И если такой человек станет союзником Тимура, это будет сильный союз. Именно такие мысли внушал своему дяде хитроумный Масуд-бек, признаний именно в таких замыслах хотел добиться Хуссейн от названого брата, направляясь к нему в шатер. История про спасенную семью несколько сбила его. Объяснение мягкого отношения Тимура к рябой гадине выглядело и понятным и убедительным. Разве он сам, великолепный Хуссейн, не поступил бы так же с человеком, оказавшим ему такую услугу? – Согласись, Хуссейн, он многим рисковал. Весь город был настроен против нас, и если бы кто-то узнал, что Маулана Задэ спас от справедливой расплаты семейство эмира-предателя, ему пришлось бы худо, несмотря на все заслуги перед горожанами. Городская чернь не имеет представления о великодушии и чести. Возразить на это было нечего, поэтому Хуссейн молчал. Лицо его опять покраснело. – Я понимаю, какие мысли привели тебя ко мне, брат. – Как ты можешь это понимать? – Я давно тебя знаю, и все эти годы ты непрерывно находишься в венце моих размышлений. Мне вот что кажется: ты подумал, что я замыслил против тебя что-то черное, собираюсь сговориться с твоими врагами и нанести предательский удар в спину, дабы забрать себе всю власть над Мавераннахром. Хуссейн изо всех сил старался скрыть, что ход его мыслей разгадан. Ему было немного стыдно за то, что мысли эти были столь неблагородны, и страшно досадно, что из тайных они сделались явными. – И знаешь, почему это происходит? – Что? – То, что в сердце у нас, самых близких людей, может сыскаться место для черных подозрений, для мелкого недоверия, знаешь? Хуссейн пожал плечами, предлагая говорить дальше. – Потому что мы живем теперь в отдалении друг от друга. Расстояние рождает недоверие. И вот что я еще понял, Хуссейн, и весьма горько мне было это понять, и не возрадовалось мое сердце от этого понимания. Раньше я считал, что настоящая дружба не требует доказательств. Она сама рождает доказательства. Мне не надо знать, хорошо или плохо то, что сделано, мне важно знать, другом или врагом сделано это. |