Онлайн книга «Последний бой Пересвета»
|
Яков упал, прижался животом к земле и смотрел с досадой и жалостью, как степные всадники единым диким напором разметали воинов князя Фёдора, разлучили их друг с другом, разогнали по уличкам Ельца. Не все степняки извлекли из ножен мечи. Были и такие, кто, ловко орудуя арканами, пленяли ельчан. Ярмарка превратилась в огромный, пылающий костер. В дыму метались обезумевшие кони с пустыми сёдлами. – Как же они живут! – в отчаянии прошептал Яков. – Врага пустили в город. Татары по улицам скачут! Яков мог бы ещё долго наблюдать жуткое зрелище елецкого разгрома. Несколько раз он порывался вступить в схватку, вытащил из ножен Погибель. Сколь долго лежал бы он, терзаемый отчаянием и сомнениями, если бы на голову ему, подобно весеннему снегу, со ската крыши не съехал Никита. Тропарь упал рядом, перевернулся на спину, уставился в дымные небеса. – Что с ладьей? – хрипло спросил Яков. – Уплывает. Бежим! – А как же… люди? – Мы князю Московскому, а не Елецкому крест целовали. Бежим! Яков приподнялся и, озираясь, начал отползать к реке. Нет, он не испугался, но Погибель вернулась в ножны. Наконец, достигнув прибрежных зарослей, он поднялся в полный рост и побежал вниз по тропинке, ведшей к воде. Никита был уже на берегу – скакал на одной ноге, пытаясь стянуть с себя сапог. Ладья уже далеко отошла от берега, но на ней были не Прохор с Севастьяном. * * * Парус на мачте обвис, будто не желал участвовать в дурном деле. Ястырь на пару с черноусым Вяхирем усердно работая вёслами, выталкивали ладью на середину реки. Кони, накрепко привязанные к мачте, пытались бунтовать, освободиться, но боялись и зыбкости той опоры, которая была у них под ногами, поэтому не буянили так сильно, как могли. Ручеёк больше всех хрипел, дёргал головой, рвал узду, раскачивал ладью. – Зачем ты оставил смотреть за ладьёй Ястыря? – не понимал Яшка. – Да кто же знал, что он такой дурак?! Утопит и себя, и коней, – с досадой бормотал Никита, скидывая кафтан. Наконец сиганул в воду. Яков не стал мешкать, не стал избавляться от одежды, последовал за Тропарём, нырнул. В толще воды, в пасмурной глубине, Яков видел, как Никита успел выхватить из ножен длинный кинжал. Якову не хватило дыхания, и его оружие осталось в ножнах. Как же так! Они, беспечные, оставили в ладье и коней, и доспехи! Яков вынырнул под бортом ладьи. Вяхирю было не до него. Разбойник пытался поладить с их конями, успокоить, но те только сильнее волновались, всё больше раскачивали ладью. Это-то и помогло Яшке влезть в неё. Он тут же напрыгнул сзади на Вяхиря. Ох, и здоров оказался бывший ушкуйник! Ох, как взбрыкивал! Будто появился в ладье ещё один конь. Едва удалось Якову удержаться, но удержался-таки и в жирную бочину подколол, сало несвежее проткнул! А Тишила-то взвыл так, будто ранен всерьёз. Кровищи-то, конечно, пролилось, но разве это рана? Чтоб не орал более, тюкнул его Яшка рукояткой по башке, опутал верёвочкой. Никита тем временем скрутил Ястыря, стянул ему запястья ремнём, а затем подумал, привязал к ремню верёвку, свободный конец – к рулевому рычагу ладьи, а самого Ястыря за корму выкинул. Пусть за ладьёй плывёт, полощется! – Как же Прохор с Севастьяном? – задыхаясь, проговорил Яков. – Надо вернутся за ними! – Вернёмся, коли надо. А товарищи наши – чай не дети. Не первый раз в передрягу попадают. Если их уведут в полон – мы их освободим. А коли нас полонят, что тогда? Сосна медленно тянула ушкуй вниз по течению, к Дону. Пленники вели себя тихо, особенно Ястырь, последние силы расходуя на то, чтоб хоть не захлебнуться. Никита высматривал на берегах спокойное местечко. – Надо где-то причалить, хоть лоб перекрестить, хоть опомниться… – бормотал он. Но место для спокойной стоянки не находилось, зато на правом, крутом, берегу Яков усмотрел за речными зарослями алое пятно. – Смотри, Тропарь! – крикнул Яшка. – Не иначе Зубейда! Точно она! И кобыла вороная под ней! Следом, сотрясая твердь пудовыми копытами, на берегу показался огромный буланый жеребец. Плечи его всадника покрывала медвежья шкура. Челубей! – Готовь стрелы, Яшка! – скомандовал Никита. – Снимем с коней обоих! Яков наложил стрелу на тетиву. Эх, руки-то как дрожат! С чего бы? – Ну что же ты?! – рычал Никита. – Стреляй! – Не убивайте нас! – звонкий голос Зубейды отразился от зелёных вод Сосны. Казалось, река повторила этот возглас: – Не убивайте! – Стреляй! – в свою очередь повторил Никита, и Яков выпустил стрелу. Он целил в шею Челубеева коня и не промахнулся. Такому коню, с его-то мощной шеищей, стрела, пущенная с дальнего расстояния, не более вредна, чем укус осы. И всё-таки стрела ужалила больно. Жеребец взвился на дыбы, выкинул всадника из седла. Земная твердь содрогнулась, принимая на себя огромное тело Челубея. – А-а-а-а-а! – закричала Зубейда, поворачивая кобылу назад, возвращаясь к поверженному другу. – Вот оно, место для стоянки. Правь к берегу, Яшка! – скомандовал Никита, обнажая меч. Ладья, влекомая течением, с размаху воткнулась в илистый берег. Кони, едва дождавшись, пока их отвяжут, сами один за другим, выбрались на сушу. Ручеёк и тут оказался первым. Связанные воры завопили, прося пощады, а особенно Ястырь, по-прежнему находящийся в воде и даже у берега не могущий достать до дна своими короткими ножками. – Тихо! – окоротил пленников Яшка, а Никита уж скакал верхом на Рустэме, уж из вида пропал, слышно было только, как трещат ветки ивняка. * * * Яков догнал товарища на вершине прибрежного холма, на поляне. Никита спешился и ходил вокруг Челубея с мечом наизготовку. Зубейда не сошла с седла. Она так и осталась в стороне. Сидела себе смирненько верхом на вороной кобыле, держала за уздечку огромного Челубеева коня. Лошадка её топталась рядом с гнедым исполином, словно собачонка. – Вынимай оружие, чудище! – рычал Никита. – Что это за штука у тебя? Не палица – мала, не дубина – чугунина. Вынимай саблю, сразимся! Челубей возвышался над ним, подобно крепостной башне. Саблю великан не удосужился освободить от ножен. Огромная, кованая, обвитая кожаным шнуром рукоять оружия торчала над его левым плечом. – Сувать тую! – сказал Челубей, поигрывая гигантским шестопёром [51]. Яков взял Челубея на прицел, но пока стрелу не выпускал, лишь собираясь поразить противника – в лоб. Челубей стоял, широко расставив ноги в запылённых шерстяных онучах, когда-то бывших белыми, и истёртых остроносых чувяках. Правой рукой он сжимал чугунный шестопёр. На левую был надет большой деревянный, окованный железом щит. Грудь и спину закрывал доспех из толстой кожи, с нашитыми металлическими пластинами и кольчужной юбкой. Голова воина по-прежнему оставалась без шлема. Да и зачем такие излишества? Выше любого, даже самого высокого, человека на полторы головы, Челубей мог не бояться ударов по черепу. А вот руки следовало беречь, и этому помогали наплечники и наручи. Для кистей же защитой служили кольчужные рукавицы, со стороны ладоней подшитые воловьей кожей. |