Книга Ограниченный контингент. Рожденные в СССР, страница 14 – Тимур Максютов

Марат загремел сюда из-за того, что не захотел ехать в Баку. Там сначала азера резали армян, потом армяне захватывали Карабах… Быть арбитром в этой резьбе по дереву Марат отказался и в итоге оказался в «штрафном изоляторе ада» – армейских складах в Цалай-Голе.

Поначалу он пробовал держаться. Устроил в степи футбольное поле и гонял с бойцами штопаный-перештопаный мячик, пытался что-то читать и брился по утрам. Потом книжки кончились, а мяч порвался окончательно.

И тут приехала Она. Наденька. Жена начштаба майора Лагутенко.

Вообще-то семьи сюда не приезжали. Школы нет, телевизора нет. Вместо магазина – лавка с набором военторговской дребедени. Медицина представлена мизантропом-прапорщиком, жравшим элитный медицинский спирт в одну харю. А она вот решилась. Хоть и была «в положении».

Соломенные волосы быстро выгорели. Нежная кожа приобрела удивительный золотистый оттенок, огромные серые глазищи смотрели по-детски удивлённо. Даже беременность её нисколько не портила. Свой семимесячный животик она носила с грациозной осторожностью.

Гарнизон волшебно преображался с её появлением. Офицеры мучительно вспоминали нематерные слова, бойцы усердно топали кирзачами, кося под кремлевский караул. Командир нашел в шкафу чистую рубашку.

Начштаба начал люто ревновать. Он срывался посреди совещания и бежал в пятиэтажку, чтобы застать жену на месте преступления. В окружающих он видел только гнусных донжуанов, и потому начал пить в одиночку, что только усугубляло ситуацию. На Наденькином личике появились тщательно запудренные синяки.

Замполит, попытавшийся провести с начштаба воспитательную работу, был немедленно обвинен в мерзких попытках адюльтера и жестоко избит.

* * *

В тот день была очередь Марата ехать старшим машины на станцию за почтой. Эта обязанность была весьма почётной и желанной. Появлялась возможность приобщиться хоть к какому-то подобию цивилизации. Посидеть в кафе при ГДО и увидеть незнакомые, незатёртые лица. Даже десятичасовая дорога туда-обратно по безлюдной степи не могла испортить предвкушения праздника.

В шесть утра у «зилка» с драным брезентом собралась толпа провожающих с деньгами и поручениями чё-нить купить. Быстро разобравшись со страждущими, Марат заскочил в кабину и собирался уже двигать, когда появился прапорщик-фельдшер, поддерживающий Наденьку.

Её было не узнать. Каждый шаг давался с трудом. Синяки на лице и тонких руках наливались по краям желтизной. Толпа изумлённо притихла.

Эскулап помог забраться Наде в кабину и отозвал Марата в сторону.

– Старлей, плохо дело. Надо в госпиталь по-быстрому. Лагутенко её всю ночь гонял, а у неё срок через две недели.

– Так она что говорит?

– Ничего не говорит. Только плачет. Не дай Бог выкидыш или ещё что. Я же не смогу ничем помочь.

Марат с почерневшим лицом полез в пыльный кузов. Трястись на твёрдой лавке пять часов не улыбалось, но в кабине втроем было бы тесновато. Тем более Марат не смог бы ехать сейчас с ней рядом. Вдыхать запах её волос, касаться нечаянно её руки, чувствовать её горячее бедро. И видеть при этом заплаканные глаза, уродливые синяки…

Машину мотало на ухабах, движок надрывался на подъемах. Марат, обхватив пальцами металлическую дугу, думал о том, как бестолкова жизнь. Начштаба – скотина. А в гарнизоне этом долбанном до замены не доживёшь. Жестко его кадровики наказали. Сидел бы сейчас, дурак, на берегу тёплого Каспийского моря, дыню кушал. Постреливая в азербайджанцев и армян по очереди.

* * *

Проснулся Марат от внезапной тишины. Звякнула железом дверь.

– Тащ старшлейтенант! Тащ старшлейтенант, да вылезайте вы!

Водила-сержант выглядел напуганным. Марат рванулся в кабину и увидел искаженное страхом лицо. Надя как-то странно елозила по сиденью, пытаясь натянуть ниже подол белого сарафана.

– Что такое?

– Воды… Кажется… Воды отошли.

Что за хрень, какие воды?

Марат вгляделся в прикушенные губы, в ставшие совсем глубокими глаза и всё понял.

Лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из услышанного и прочитанного о родах, Марат помогал Наденьке выбираться из кабины и давал отрывистые команды сержанту, ставшему понятливым от ужаса.

Через пять минут в тени грузовика прямо на земле появилась родзона из расстеленной плащ-палатки. Под голову Наде Марат пристроил свёрнутую в скатку шинель.

– Вода есть?

– Вот! – сержант рванул с поясного ремня флягу в зеленом чехле.

– А побольше? У тебя же канистра была.

– Там техническая. Для радиатора.

– Тащи. И аптечку.

Марат присел рядом на плащ-палатку, вытер носовым платком с побледневшего Наденькиного лба бисеринки пота и сказал, стараясь выглядеть спокойным:

– Всё будет хорошо, девочка. Роды – не болезнь, а естественный процесс.

– А вы… Вы умеете принимать роды?

– Раз плюнуть. Советский офицер умеет всё.

Надя слабо улыбнулась и вдруг замотала головой.

– Я… Я не могу. Я стесняюсь. Я никогда… Даже гинеколог – женщина.

– Закрой глаза и представь, что я – гинеколог-женщина.

Бояться времени не было. Марат сам не понимал, почему у него нет сомнений в правильности действий. Рукава мабуты закатал выше локтей и протёр руки спиртом. Подол сарафана пришлось разрезать – на вздыбившийся горой живот он не налезал. Трусики Марат скатал аккуратно, краем сознания

отметив, что в этом действии нет ни капли сексуального, потом протёр спиртом промежность. Он вообще превратился в кого-то другого.

– Дыши. Дыши глубже. Тужься, будто в туалете по-большому.

Мука искажала лицо Наденьки всё чаще. При схватках она тихонько стонала, закусив губу. На подбородок побежала тоненькая струйка крови.

– Кричи. Кричи, легче будет.

Наденька замотала головой, вскрикнула и схватила Марата за руку.

Марат вдруг понял, что они – это одно целое. Что он безумно любит эту женщину, разметавшую сейчас по скатке золотые волосы. Что это ЕГО сейчас разрывает невыносимая боль, неумолимо раздвигающая внутренности. И ЕГО ребёнок рвётся к свету.

– Ну потерпи, девочка. Ещё немножко. Напрягись.

Надя приподнялась – и даже не закричала, заревела утробно, по– звериному.

Марат увидел внезапно вспухший красный шар с тёмными мокрыми волосиками.

– Давай, давай. Голову уже родили.

Надя закричала и обессилено откинулась на скатку. Лицо её внезапно посерело, кожа стала прозрачной, обтянув скулы и заострив нос.

Марат с трудом расцепил Надины пальцы, намертво схватившие его руку, и поднял мокрый, тёплый, плачущий комочек. Обтер вафельным полотенцем из богатых сержантских запасов.