Онлайн книга «Колдун на завтрак»
|
— Куда в храм прёте с мытыми ногами, э?! — с порога обрушился он на бедных упырей. — Ищё раз придёшь пахнущий мылэм, я тебя отлучу, бабуинов катык! Ходит тут чистый вэсь, храм мне осквэрняет, да… Моня и Шлёма быстренько поплевали на икону Люцифера и жестами дали знать, что подождут меня за дверью. Отец Григорий нехотя благословил их на дорожку и обернулся ко мне: — Давай абниму, генацвале! — У меня пистолет заряженный, — честно предупредил я, ибо знаем мы эти объятия. Прижмёт по-дружески, а сам зубами в шею… — Абижаешь, — ничуть не обиделся всё понимающий грузин. — Тагда садысь давай, угащать буду. На каменном алтаре мигом появился кусок мятого сыра, половина аджарского хачапури и гора травы — кинза, реган, тархун, базилик. — Вина нэт, чачи нэт, чем гостя поить буду, э? Стыдно савсэм, да… — Я по делу, отец Григорий. — Не съесть совсем ничего было бы невежливо. — Хлеб и зелень возьму, спасибо, а пить мне нельзя — служба! — Ай! Служба, панимаю. Но галодный нэ воин, давай кушай, дарагой, всё бэри, пожалуйста. А я тебя слушать буду. — По правде говоря, это мне нужен ваш совет. Проблема в следующем, помните вашего оборотня-аптекаря? И я вкратце напомнил ему ту историю, когда внешне законопослушный гражданин Оборотного города своевольно превращался в злобную гиену, убивая и людей и нелюдей. Мы с Прохором его остановили, но эта тварь вернулась зыбким привидением и вот теперь пытается отомстить всем виновникам своей смерти. Хозяйка считает, что мы его неправильно похоронили. А как надо-то? — Лаваш бэри, сыр бэри, — нестрого прикрикнул отец Григорий. — Будешь кушать, я гаварить буду. Такой вапрос — нэпростой вапрос, да… Я кивнул, послушно набивая рот. — Труп выкопай, он плохой савсэм, пахнуть будет, фу-у… А ты не нюхай, да! Ты лицо башлыком завяжи, дыши и радуйся. Потом всё на кастёр палажи, но не шашлык жарить, нэт! Хитро палажи — сначала асиновые драва, патом крэстом на них рябину зелёную, как ткемали. Сверху звэря клади, глаза ему закрой, и многа сена свэрху. А патом из сухой берёзы дравами аблажи, и ах как харашо будет! Башлык развяжи, пой, пляши лезгинку, из писталетов стрэляй, да! Агонь бальшой будет. Очень бальшой! Греться не надо, надо сматрэть — если дым чёрный, то харашо будет. Если серый, значит, мало асины было, ещё раз жги. А если на тебя дым пайдёт… — Я в сторону отойду. — Ай, маладец, — искренне порадовался за меня добрый грузинский батюшка, размахивая во все стороны клювастым носом, так что я даже посторонился. — Умный такой, да! Люблю тебя, дай пацелую, как брата! — Кунаки не целуются. — Я вновь пресёк его хищные объятия. — Но вина вместе выпьем. Как в следующий раз приду, с меня донское красное. — Вай, что за вино, э-э? Донское, да? Это рэгион? А красное это цвэт, да?! Саперави пить надо, хванчкару, киндзмараули, цинандали, напареули, — опять-таки не обидевшись, пустился перечислять он, но договорить не успел, в двери без стука влетели Моня и Шлёма: — Прячься, хорунжий! Там бесюган-охранник весь народ перебаламутил, без Хозяйкиного приказа тебя есть идут! Отец Григорий властно остановил мой порыв выхватить дедову саблю и, мельком глянув в маленькое окошко храма, быстро скомандовал: — Крышку с алтаря снимай, э! Тащи к двэрям, так ставь. Ай, маладцы! Не войдут тэперь. Пока упыри с натугой баррикадировали дверь, я из чистого любопытства заглянул в ту яму, которую они только что открыли. Что бы вы думали — под алтарём оказался целый склад оружия! Мне, конечно, не раз доводилось видеть этого сына гор, с ног до головы увешанного оружием, как коллекционер боевыми экспонатами, но подобного не предполагал, уж точно. Отец Григорий явно готовился к затяжной войне или как минимум к вооружённому перевороту. Мы достали шестнадцать ружей, восемь шашек, двадцать два пистолета, восемнадцать черкесских кинжалов и потрёпанное белое знамя с пятью красными крестами! — Христианские символы, да… — виновато опустил взор батюшка. — Но это с маей родины, я там так давно не был. Забыл кагда даже, а до сих пор, как усну, Тифлис над Курой снится. Чачу пью, забыть чтобы, чтобы спать бэз снов, э… — Приближаются, отец Григорий, — выглянув в другое окошечко, обеспокоенно доложил Моня. — Окружают, видать. Чё делать-то будем? — Свой аул защищать, как мужчины, да! Мы распределились по двое у двух окон: Моня с настоятелем нечистого храма слева, а мы со Шлёмой справа. У каждого по несколько стволов, каждый вооружён до зубовного скрежета, и будь меж нами шестирукая индусская богиня Кали, с высунутым до подбородка языком, — мы бы легко и её экипировали с ног до головы. — Заряжай, э! — скомандовал отец Григорий, и все дружно взвели курки, обновляя порох на полках. Грозная масса озабоченных горожан замерла широким полукругом, видимо до безобразия поражённая тем, что им вознамерились сопротивляться. Верховодил всем маленький бес-охранник в парадном мундирчике офицера-атаманца. Не успокоился парень. Бывает. Сейчас успокоим. — Вперёд, нечестивые! Хватай хорунжего за тёплые места! Довольно уж ему над нами изгаляться, сколько можно из-за него в ширину прыгать?! — Шустрый какой, — мстительно пробормотал Шлёма, беря прицел. — Нам, значит, прыгай, а ему типа нет? Выстрел грохнул в ту же секунду. Толпа ахнула, но… — Языком молоть — не из ружья палить, — почти по-прохоровски, но в сто раз хуже срифмовал я. — Ты не дёргай, а плавно нажимай. Вон как дуло подкинуло. — А чё? Зато ведьму на помеле сбил! — Но целился-то в беса. Если б твой папа так мимо нужной цели попадал, ты бы, поди, и вовсе не родился… Сзади нас дружно жахнули два ружья. Мат и визг можно было расслышать даже через тяжёлые стены храма. Грузинский батюшка сдержанно похвалил: — Винтовку дэржишь, как женщина, но стреляешь, как джигит, да! Щас всэ заряды расстрэляем, кинжалы вазьмём, сами рэзать их будем! Ты сзади меня дэржись, ты маладой, нэопытный, я тебя их рэзать учить буду, э? Моня сглотнул так шумно, словно его тошнило… — Артиллерию дава-ай, — громко проорал бесёнок, и толпа воодушевлённо выкатила две занюханные турецкие пушки ещё времён начала Потёмкинских походов. Барахло антикварное, но тем не менее всё-таки, всё-таки, всё-таки это — пушки. Я сдвинул плечом упыря и выстрелил, почти не целясь. — Мамочки мои, — тихо ойкнул маленький атаманец, поднимая с мостовой срезанную пулей кисточку от хвоста. — Это чьё? Это моё, что ли?! А кто… а как… Илова-ай-ски-и-ий!!! Шлёма уважительно показал мне большой палец. Я с наигранным удивлением чуть изогнул луком правую бровь, дескать, чего удивительного-то? Да у нас в полку каждый второй новобранец так стреляет. Он, конечно, не поверил, но целиться стал тщательнее и тоже зацепил кого-то в толпе. |