Книга Взлетная полоса, страница 107 – Александр Беляев

– Что ты там бубнишь? – недовольно прервала она его. – Ты думаешь, я что-нибудь тут слышу? Возьми табуретку, сядь здесь и рассказывай.

Сергей послушно взял табуретку и зашел в ванную. Юлю надежно скрывал пышный покров легкой как пух пены, над которым возвышалась лишь ее голова с собранным в тугой жгут волосами.

– Хороший шампунь я достала? – спросила она.

– Можно назвать его «Снежный обвал», – по достоинству оценил моющее средство Сергей.

– Завтра же возьму целую коробку, – решила Юля. – Так о чем вы еще говорили?

Сергей снова начал рассказывать о своей встрече с Александром Петровичем.

– Не то, – остановила его Юля. – Меня больше интересует твой объектив.

Но тут на Сергея вдруг накатило.

– А почему же тогда не приехала, когда я тебя просил? Когда ждал? – с упреком спросил он.

– Расскажи, как пришла тебе в голову сама идея? – пропустив мимо ушей его реплику и сразу тем самым обезоружив его, продолжала Юля.

– Не мне она пришла, Володьке, – признался Сергей. – Он тогда брякнул: «Я тебе не стрекоза», или что-то в этом роде. И с этого все началось. А почему именно стрекоза? А почему она видит и впреди себя и сзади? И пошло разматывать, и пошло…

Сергей увлекся воспоминаниями и вовсе забыл, где он и чем занята его собеседница. Лишь время от времени замечал, как щурит, что-то одобряя, зеленые глаза Юля. Сначала она слушала его молча, потом стала задавать вопросы. Она вникала во все детали, все понимала, и ему было интересно ей рассказывать.

– Чем же закончилась ваша беседа? – неожиданно прервала она его рассказ.

– Извини меня, но, по-моему, шеф малость обалдел, – не стал скрывать Сергей своего впечатления.

Юля на минуту задумалась.

– Боюсь, ты неправильно его понял, – решила она.

– Но он сам сказал, что не готов ответить мне сразу, – отстаивал свое мнение Сергей.

– И все же, думаю, ты его недооцениваешь.

– Но я говорю правду.

– Не сомневаюсь. И допускаю: он не был готов. Но к чему? Удивить его чем-нибудь трудно. Врасплох застать можно. А это разные вещи.

– Тогда не знаю, как ответить на твой вопрос.

– Я сама отвечу! – усмехнулась Юля. – Ты сделал самое оригинальное в своей жизни изобретение: и по замыслу, и по конструкции. Ты один стоишь половины нашего КБ.

– Не говори ерунды, – даже смутился Сергей. – Мы работали вчетвером:

– А Владимира ты еще не посчитал, – подсказала Юля.

– Да, и Владимир.

– И Занда.

Сергей ничего не ответил и только отмахнулся рукой.

– Ладно, ладно. Я не стану сравнивать тебя с Леонардо или Эдисоном, – пообещала она. – И никому не скажу, что ты лишь всего-навсего самый обыкновенный гений.

– Тебе весело? – принял он ее шутливый тон.

– Весело! Мне всегда весело, когда ты делаешь умные вещи! – искренне сказала она. – А вообще я не русалка и не собираюсь тут ночевать.

– Так вылезай.

– Так давай тогу, сари или что ты там обещал?

– Простыню, – уточнил он.

– Какая проза! И это после такой пены! – вздохнула Юля. – Я уверена, такая пена Афродите даже не снилась.

– Но и простыня не халам-балам – накрахмаленная!

– Покарает тебя небо за такое кощунство, – подняла из воды руку Юля и погрозила ему пальцем. – Давай свою накрахмаленную. И встречай меня шампанским.

Шампанское он купил. Он знал, она его любит, и купил две бутылки полусладкого. Быстро достал одну из них из холодильника, открыл и стал разливать по фужерам. Он также знал: теперь уже она не заставит себя ждать. И действительно, один фужер еще был не полон, а Юля уже подошла к столу.

– Я не шутила, ты сделал очень интересную работу. Я за тебя рада и, если хочешь, даже горжусь тобой, – сказала она.

– Ее еще надо доделывать, эту работу, – ответил он.

– Знаю, – согласилась Юля. – Но это уже другой этап. И он зависит уже не от тебя. А то, что должен был сделать ты, сделано великолепно. Так у нас не сделает больше никто. Я пью за тебя. – Она выпила и попросила: – Налей еще.

Он налил.

– Но ты не понял отца. Того, другого этапа, может и не быть, – продолжала она. – Я знаю отца. Хотя в последнее время, откровенно говоря, перестала его понимать.

– Почему может не быть? – насторожился Сергей.

– Ты должен знать: что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку.

– Ну, это мы еще посмотрим, – усмехнулся Сергей.

– Хорошо, посмотрим, – не стала спорить Юля. – Ты прав. Добивайся. Пробивай.

– Но если что-нибудь знаешь – скажи, – попросил Сергей.

– Я не знаю ничего конкретного. Но знаю обстановку и о ней говорю. Каждый раз, когда ты что-либо предлагаешь КБ, ты взбираешься на ступеньку выше. Тебе, естественно, завидуют. Но дело даже не в этом. Просто каждый раз ты непременно кого-то теснишь.

– Неправда. Никого я не тесню.

– Правда. И это видят и знают все. – Юля подумала и добавила: – Все, кроме тебя.

– Тогда я тут ни при чем, – решил Сергей.

– И это правда, – согласилась Юля. – Ты не выскочка и не карьерист, и поэтому друзей у тебя гораздо больше, чем недоброжелателей.

– А ты меня любишь? – спросил Сергей.

– Конечно. Я настолько к тебе привыкла, что без тебя уже не смогу.

– Но почему тогда так мало берешь?

– Есть и другие привычки. А вот ты, кажется, ко мне уже охладеваешь.

– Не выдумывай, – сказал Сергей и поймал себя на мысли, что сказал, пожалуй, тоже по привычке.

– Тогда в чем же дело? – лукаво улыбнулась Юля. – Или тебе не нравится мой загар? – Она открыла плечо и показала ему каштанового отлива тело.

Загар очень ей шел. Он был не слишком темным и не слишком светлым, как патина на старинных бронзовых скульптурах, которые всегда стоят дома, никогда не попадали под дождь, не обжигались солнцем и не обдувались ветром и потому не огрубели, а светились откуда-то изнутри.

– Или ты стал настолько современным мужчиной, что мне уже самой во всем и до конца проявлять инициативу? – продолжала Юля. – Ну что ж, тогда хоть слушайся меня. Иди ко мне, мой большой и ершистый ребенок. – Она взяла его за руку и потянула к себе. – Я право же очень тебя люблю. Даже не предполагала, что способна так полюбить. Тоскую, когда тебя не вижу. И всегда хочу быть с тобой.

– Так что же тебе мешает? – невольно вырвалось у Сергея.

– Наверно, трусость, – усмехнулась Юля. – И то, о чем я тебе говорила. И трусость. Столько нужно всего ворошить. Но люблю! Ей-богу, люблю!