Онлайн книга «Василий Темный»
Василий долго не мог понять, как в такую непогоду сумели подобраться казанцы, напали коварно… По утрам с лязгом открывалась железная дверь темницы, впуская свет и свежий воздух, входил старый татарин, приносил жареные на конском жире лепешки и куски отварной конины, ставил бурдюк с вонючим кумысом и, не проронив ни слова, уходил до следующего утра. День за днем, ночь за ночью отсчитывал московский князь. Первые недели ждал, когда поведут его к Улу-Магомету, но тот будто забыл о нем. Однако хан помнил о князе Василии. С той поры, как привезли московского князя в Казань, хана не покидала назойливая мысль, как поступить с именитым пленником. Держать в Казани – можно ждать неожиданного набега русичей на ханство, потребовать выкупа – но даст ли Москва? А князь Шемяка уже присылал верного ему человека, и тот передал, Шемяка просит не отпускать Василия. Хан понимает, Шемяка собирается захватить великое княжение. Но если Шемяка о том думает, так пусть шлет в Казань дары… Но они должны быть щедрыми… Улу-Магомет хлопает в ладоши, говорит рабу: – Позови муфтия Индриса. И ждет, продолжая думать, решать так вдруг возникшую задачу. Но вот, согнувшись в поклоне, появился муфтий. Мягко ступая, он подошел к ковру, сложил на груди бледные руки. – Садись, муфтий, и подай мне совет. – Аллах милостивый, милосердный. Какой совет хан ждет от ничтожного муфтия? – Индрис, конязь Шемяка надеется стать великим конязем московским и хочет, чтобы я держал Василия в темнице. Но тверской конязь Борис прислал мне подарки и просит отпустить Василия в Москву. Скажи, мудрый муфтий, как поступить мне? – Великий хан, Аллах милостив и справедлив. Если дары, какие прислал тверской конязь Борис превыше тех, какие обещал Шемяка, ты отпустишь конязя Василия, а того боярина, что послал конязь Борис, ты, хан, посадишь в темницу. Тонкие губы Улу-Магомета дрогнули, усмешка искривила желтое, подобно пергаменту, лицо хана. – Хе, ты мудрый муфтий. Аллах велик. Я сделаю, как ты советуешь. * * * Дождь начался еще задолго до Твери. Он застучал крупными каплями по крыше колымаги, обтянутой кожей. А вскоре полил как из ведра. Его холодные брызги влетали в оконце, сыпали в Гаврино лицо. Оружничий отирался ладонью, не переставая думать. От Казани он был в расстройстве. И оно не покидало Гаврю. Чем ближе подъезжал к Твери, тем большее волнение испытывал оружничий. Ни он, ни дворецкий и предположить не могли, что хан, освободив московского князя, кинет в темницу боярина Семена. Колымага катила вдоль леса, скрипела, плакала. И также плакала душа Гаври. Он вспомнил, как они с Нюшкой появились в Твери и как дворецкий принял участие в их судьбе. Вся жизнь пробежала перед очами Гаври. Что будет говорить он князю, оправдываясь? Он не исполнил его наказа, не уберег боярина, оружничий слышал голос Антониды, жены дворецкого. – Как ты, Гавря, не доглядел, ведь боярин Семен послом ездил… Что он ответит ей, разве только плечами пожмет. Неожиданно Гавря ловит себя на мысли, что всю дорогу не вспомнил о жене, Алене. А она думала ли о нем? Алена, Алена. Это боярина Семена задумка, женить его, вчерашнего смерда на дочери именитого Всеволжского. Что из того, что князь Борис произвел Гаврю в оружничии, вотчиной наделил, в ряд бояр возвел, но в очах Алены он холопского происхождения остался. Может, потому и думает Гавря чаще о Нюшке, о ней вспоминает. Окажись она его женой, как сложилась бы жизнь Гаври? Но о том только мысль мелькнула, а что станет сказывать князю, Гаврю тревожило всю дорогу. Дождь прекратился неожиданно. Оружничий выглянул в окошко колымаги, увидел, как уползает туча, а за ней проясняется край неба. Защелкали бичи ездовых, колымага покатилась, отбрасывая грязь от колес. * * * Великий князь тверской Борис весь вечер оставался в думной палате. Давно разошлись бояре, а он сидел, опершись на ладонь, искал ответ на вопрос, который встал перед ним с возвращением из Казани оружничего. Дума, которую созвал с утра, была бурной, но безрезультатной. Бояре спорили, гомонили, но к чему взывали? Они и сами не могли внятно ответить. Борис бояр слушал, не перебивал, все хотел дельного совета услышать. Ан, кроме пустой говорильни ничего не было, Дорогобужский и Микулинский начали. Первый укоризненно промолвил: – К чему слал-то Семена в Казань, аль не думал, чем окончится? А второй поддакнул: – Вот мы ноне в бороне, а Москва в стороне. Холмский вскочил, метнул строгий взгляд: – Вам, Андрей и Осип, лишь бы отсидеться. Вы не о русской земле помыслили, а о собственном покое. Нет, князь Борис, сын Александра, ты по совести поступил, а что хан по-разбойному Семена схватил, так в том его коварство. Боярин Черед Холмского поддержал: – Истину сказываешь, князь Михайло, московского князя великого выкупили, теперь удумаем, откуда деньги изыскать, чтоб Семена освободить. Тут Кныш голос подал: – А где их брать-то, коли казна пуста? Помолчали бояре, потом снова загомонили. – Оскудела, воистину… Молчал великий князь тверской, слушал, да так и не дождавшись внятного ответа, думу распустил. Смеркалось. Отроки свечи внесли в подставцах. Борис поднялся, перешел на женскую половину дворца. Княгиня Анастасия ждала его в горнице. Уловила тревогу в глазах. Сказала участливо: – Что судьбу великого князя московского облегчил, в том честь твоя, княже. Знаю, что заботит тя, судьба боярина Семена… Казна наша бедна, где денег брать? А что, ежели попросить у великого князя московского? Мыслится мне, казна московская еще не истощилась… Обнял Борис великую княгиню, улыбнулся в бороду. – Ты, Настенушка, ровно мысли мои тайные читаешь. Видать из одного мы теста сделаны, княгинюшка. Верно, терзаюсь душой за дворецкого, как его из лап Улу-Магомета вырвать. Коварен, ох, как коварен хан Орды казанской. Заглянул в глаза жене, продолжил: – Была и у меня мысль, а не послать ли гонца к великому князю Василию, пусть потрясет мошной. На той неделе и отправлю грамоту в Москву. * * * Дома, в Твери, Борис чувствовал себя в безопасности. Сколько помнит он историю княжества тверского, здесь не зрели заговоры и не вели борьбу за великое княжение. Пережила Тверь горькие годы, когда после восстания против ордынцев осаждали город тумены хана Узбека с дружинниками московского князя Ивана Калиты да суздальского князя Александра. Но и после того разорения князья тверские не зарились на великий стол. |