Онлайн книга «Педагогические размышления. Сборник»
|
И они пошли. Встали у порога. – В чем дело? Вы, кажется, должны пахать? – Мы пахали, а Калина Иванович послал к вам. – Зачем? – Сказал, что мы дрались. – Но вы же не дрались? – Ну, да, Антон Семенович, не дрались. – Семен, позови мне Калину Ивановича. Я его поставлю на место. Это безобразие – срывать людей с работы, наговаривать на них! – Не надо звать Калину Ивановича, – сказал Приходько. – Почему? – Да было дело… – Какое? – Понадавали мы друг другу… – Значит, было… Эх, вы! Кто вы такие? Кто? – Колонисты… – Нет, не колонисты. – Ну, он – Васька, я – Ванька… – Нет. Кто на самом деле? Тут мы уже ничего не понимали. – Раз мы пахали, так мы – пахари, – догадался Приходько. – Выживете под одной крышей, сидите за одним столом и один кусок хлеба едите. Кто же вы? – Мы любим друг друга. – Вот это хорошо. По-настоящему любите? – Да, конечно. Васька, правда? – Честное слово, я тебя, Ванька, люблю. – Тогда целуйтесь и уходите. – Антон Семенович! Накажите как-нибудь иначе… – Как? Братский поцелуй – это наказание? Если я вечером поцелую любимую маму, это разве наказание? Любимую девушку поцеловать – наказание? – Да нет… Конечно, не наказание. – Целуйтесь, иначе я вас начну целовать. Галатенко первым развернулся и влепил в правое ухо Приходько поцелуй. А у него было чем целовать: губы такие мясистые, похожие на вывернутые детские галоши. Приходько ответил холодным поцелуем. А мы хохочем. – Теперь, братья, идите. После этого, как только кто-нибудь хватал другого за грудки, третий ехидно говорил: – Наверное, целоваться захотели! И их, как ветром, разбрасывало. Месяца через полтора Калина Иванович зашел к Антону Семеновичу и сказал: – Ты бы пожалел их, паразитов. Ходят они какие-то скучные. То, бывало, понабивают друг другу морды, поразвлекаются… Антон Семенович собрал нас и… разрешил нам драться. – В колонии неудобно, учреждение все-таки, – сказал он. – Я облюбовал местечко… Дикое место, в северо-западном направлении, верстах в пятнадцати от колонии. Как кому захочется драться, скажите воспитателю. Вам разрешат, и идите, пожалуйста, деритесь. Но никто ни разу этим разрешением не воспользовался. Спокойно стало. 1970 г. Помоги тем, кто тебя воспитывает [21] Я недавно встречался в Доме литераторов с профессором одного из американских университетов, который прилетел в Советский Союз, чтобы позаимствовать опыт наших школ и других детских учреждений. Он смотрел на меня с изумлением. Должно быть, я казался ему каким-то подопытным кроликом, сошедшим со страниц «Педагогической поэмы». Ведь в Америке говорят, что фигура Карабанова – это коммунистическая пропаганда. Но вы не американцы, а русские люди, и можете меня ощупать, чтобы убедиться, что перед вами живой человек. Я всегда с удовольствием делюсь своими воспоминаниями с такими людьми, как вы. Мне хочется пробудить у вас уважение к воспитателям. Воспитатели – это люди высокого призвания. Их имя надо писать с большой буквы. Тревоги и переживания за ваши судьбы не дают им покоя! Они верят, что в каждом из вас есть хорошее начало, и, не щадя сил, работают над тем, чтобы развивать и совершенствовать его. Помню, как брал меня из тюрьмы Антон Семёнович Макаренко. Начальник тюрьмы предупредил его, что я – человек «трудный», и если уж брать меня в детскую колонию, то только после того, как там наладится жизнь и установится твёрдый порядок. Он требовал везти меня из тюрьмы обязательно под конвоем. Но Макаренко уже, видно, познакомился с моим личным делом, представил себе, что я – человек с признаками гордости, достоинства, хотя и мальчишеского, и решил не прибегать к конвоированию. Когда он вёз меня в колонию, мы были с ним один на один… Он добивался, чтобы мы, воспитанники, верили ему. Как-то в первые дни становления колонии Антон Семёнович сказал (передаю, конечно, его мысль своими словами): – Чёрт с вами, что вы – воры, босяки, бандиты, грабители, карманники… Важно, что вы люди, и не прикидывайтесь, не пытайтесь убивать в себе человека, не забывайте его высокого назначения в жизни. Быть человеком – большая квалификация. Важно, чтобы вы поверили мне тоже как человеку и помогли воспитывать вас. А мы хихикали и говорили, что мы не институтки. Тогда Макаренко сказал, что нас много, а он один. Нас уже тридцать человек, а будет сто двадцать, шестьсот! Мы можем разобрать его по кускам и растаскать. Конечно, ничего не получится, если он один попытается воспитывать. И мы понимали, что он говорил правду. – А если вы будете помогать мне… – продолжал Антон Семёнович. – О! Тогда получится большое дело. Я как педагог возьму педагогическую мочалку, специально пожёстче, и буду смывать с вас дурь, всю ту паскудную накипь, которая дала такой отвратительный рисунок. Конечно, это неприятно для вас, заставляет страдать. Но ничего не поделаешь: надо потерпеть. Этой помощи я у вас и прошу, потому что вижу, какими вы будете через десять-пятнадцать лет. Будет каждый из вас таким человеком, что сосед не станет запираться от него. Напротив, он скажет спасибо за то, что выживете с ним. И скажет спасибо тому, кто сделал вас таким человеком. Мы поверили Антону Семёновичу и благодаря этому поверили в себя. Ещё по дороге из тюрьмы в колонию, а она находилась в семи километрах от Полтавы, удивил меня Макаренко. Ехали мы с ним вдвоём на телеге. Тёмный, тёмный вечер. И вдруг Антон Семёнович расхохотался. Я стал посматривать на него диковато. С чего это, думаю, хохочет человек на всю степь? – Переживаю, – сказал он мне. – Переживаю исключительно торжественные минуты от сознания того, что рядом со мной сидит будущий заведующий детскими колониями. Я оглянулся: где же тут заведующий колониями? – Не крути головой, чертило, – ласково сказал Антон Семёнович. – Это ты и есть будущий заведующий. Тут уж расхохотался и я. Уму непостижимо: я босяк – и вдруг заведующий колониями! Да я вообще не думал, что буду жить на свете! Но, посмотрите, какими пророческими оказались слова Макаренко, вот уже 35 лет как я заведую различными детскими колониями и домами. Работал в системе Министерства внутренних дел, а теперь в Министерстве просвещения. |