Онлайн книга «Черноводье»
|
Гудок ревел протяжно с какими-то рвущими душу захлебывающимися переливами. В трюме стало тихо. Люди напряженно прислушивались, и стихнувший на мгновение шум возобновился с новой силой. Как всегда, подтянутый, застегнутый на все пуговицы, Стуков спустился в трюм на половину лестницы и громко, стараясь перекрыть беспорядочный гам, крикнул: – Татарские, Кыштовские!.. Готовьтесь к высадке! – Он постоял немного и с угрозой закончил: – Да чтоб быстро мне!.. Баржа загудела с новой силой, все пришло в движение. Кругом слышались радостные голоса ребятишек, женские всхлипы, рокочущие голоса мужчин. – Кажись, приехали, – как-то растерянно проговорил Лаврентий Жамов. – Давай собираться, мать! – Осподи, осподи! – запричитала Анна, беспомощно оглядываясь вокруг себя, затем подхватилась и кинулась к своим узлам. – Настя, Настя! – суетилась Анна. – Чайник, где чайник? – У Зеверовых! – отозвалась дочь. – Осподи! – причитала Анна. – Не забыть бы че! – Не забудем, тетка Анна! – успокоил тещу Иван Кужелев. Анна выпрямилась и на короткое время припала к плечу зятя. – Ой, сынок! Боюсь я, оставим че, где потом возьмешь… Гиблые места. Слегка качнуло, баржа ткнулась носом в глинистый берег. На палубе затопали сапоги; трюм гудел, словно потревоженный улей. Гулкий звук над головой подстегнул людей, и они заметались с новой силой. Загрохотали сходни, обитатели трюма опять невольно замерли. Послышался резкий голос коменданта: – Не толпись, выходи по одному! Соблюдай порядок! Произошло то, что и должно было произойти. Незнакомые люди, которых свела на барже общая беда, стали роднее родных. И разлука сейчас воспринималась более обостренно, так как каждый был уверен, что видятся они в последний раз. Хоть и надоела до чертиков плавучая тюрьма, но те, кому пришла очередь высаживаться на берег, до боли завидовали остающимся на барже. Зловонный трюм давал видимость хоть какого-то, более-менее определенного пристанища. Они привыкли уже к своей плавучей тюрьме. (Ко всему можно приучить русский народ.) А сейчас… Ох, как трудно ступить ногой в неизвестное… – Выходи, выходи, не задерживай! – неумолимо подгонял голос коменданта Стукова. – Уй, шайтаны! Стрилять буду! – вторила голосу коменданта вахитовская фистула. Он угрожающе выставил винтовку. – Ну ты, стрелок поганый! – Высокорослый пожилой мужик бесцеремонно отодвинул штык в сторону, его роскошная русая борода густо побитая сединой, закрывала почти всю грудь. Вахитов отступил назад. А мужик с большим узлом на спине с трудом протиснулся на палубу. Ослепленный ярким солнцем, он беспомощно заморгал, вытирая выступившие на глазах слезы заскорузлой ладонью. – Фамилия? – Стуков открыл амбарную книгу и нашел нужную страницу. – Ивашов! – пробасил мужик. – Раз, два… пять! – считал комендант, тыча пальцем в идущую следом женщину, двух молодых парней и подростка. – Ивашовы все, – пробормотал Стуков и, словно удивляясь, закончил: – Ты гляди, ни один не сдох! – Он поднял голову, и тут взгляд его остановился на мешочке, который женщина бережно прижимала к себе. Он окликнул ее: – Че это в мешке у тебя? Ивашова остановилась и растерянно проговорила: – Мука! Стуков повернулся к конвойным и коротко приказал: – Заберите! Конвоир подошел ко вконец растерявшейся женщине и вырвал у нее из рук муку. – Родимый, да чем я мужиков кормить буду! У меня вон их сколько! – запричитала Акулина Ивашова. Комендант равнодушно смотрел на плачущую женщину и процедил сквозь зубы: – Хлеб, кулацкое отродье, зарабатывать будете! – Акулина! – строго прикрикнул муж. – Кого ты разжалобить хочешь? Они же нас за людей не считают! – Проходи, проходи… Разговорчики! – торопили замешкавшихся спецпереселенцев конвоиры. Ивашов-старший ступил на жиденькие сходни, а снизу – из трюма уже подпирали другие. – Фамилия? – Кучумов! Палец Стукова снова пересчитал людей, тыча каждого, кто проходил мимо него. Сверившись со списком в амбарной книге, комендант все же спросил: – Весь выводок? Старик Кучумов обернулся, осмотрел идущую вслед за ним семью и сказал: – Все! – Сдай муку! На палубу, рядом с ивашовским мешочком, упал второй. А голос коменданта неумолимо вызывал следующего: – Назаров? – Назаров! – подтвердил высокий сухощавый мужик. – Откуда вас таких длинных набрали! – не удержался от замечания Стуков. – Оттуда, откуда и ты появился! – буркнул пренебрежительно в ответ Назаров. – Ну ты, полегче, разговорился… В трюме прокатился тревожный рокот. – Бабы, муку отбирают!.. Лаврентий Жамов в бешенстве процедил сквозь зубы: – Кол бы им осиновый в задницу и пригвоздить к земле, чтоб не поганили ее! Мария Глушакова растерянно повернулась к мужу, в руках она держала мешок с остатками муки. – Ефим, че делать будем? Глушаков, болезненный, с посеревшим без воздуха лицом, заросшим жиденькой бородкой, недовольно сказал: – Че тут думать, отдай соседям! – Ой, и правда! – обрадовалась Мария. – Нюра, возьми! – Она подала муку сидящей на нарах женщине, в колени которой уткнулась маленькая девчушка с длинными льняными волосами и в длинном платьице почти до самого пола. Мария погладила девочку по голове: – До свидания, Поля! Девчонка уткнулась в колени матери. У Глушаковой дрогнул голос: – Прощайте, люди добрые. Дай Бог вам здоровья! – Женщина низко поклонилась. – Прощай, соседка! – Нюра крепко прижала к себе малолетнюю дочь. Анна Жамова почти с ненавистью смотрела на свою муку. На ее лице постоянно менялось выражение от беспомощной растерянности до злобного ожесточения. Неожиданно на лице у нее промелькнула торжествующая улыбка. Она выпрямилась и оглядела окруживших ее людей. – Бабы, у кого вода есть? – У меня есть! – отозвался женский голос. – У меня! – откликнулась еще одна. – Настя, давай быстрей ведра! – скомандовала дочери Анна. Она высыпала муку в два пустых ведра и залила ее водой. Затем торопливо стала замешивать пресное тесто. – Ты че ждешь?! – накинулась она на дочь. Настя взяла другое ведро и тоже стала замешивать тесто. – Черта с два, прости меня Осподи, я им отдам муку! – бормотала Анна. – Дождутся они ее у меня, держи карман шире!.. |