Онлайн книга «Черноводье»
|
Иван взял сухую плеть мяса и поднес ее к лицу: – Первый раз вижу такое мясо! – тихо проговорил мужик, обнюхивая, как собака, серую, невзрачную на вид плеть. – Смотри! – Агафья взяла из кучи сухое мясо и острым ножом разрезала плеть. Серая высохшая корочка окружала розоватую сочную мякоть. Настя жадно смотрела на мясо и невольно шагнула вперед. Агафья протянула отрезанный кусок женщине: – Бери, бери, ешь! Настя схватила поданный ей кусок и, не замечая никого вокруг себя, впилась в него зубами. Люди зашумели, задвигались, раздались радостные возгласы: – Живем, мужики… Сколько много добра!.. – покосники прямо косами отрезали себе по куску и тут же рвали его жадно зубами. Агафья, безошибочно определила старшего и озабоченно спросила у Афанасия: – Э-э, паря, а комендант тут? Ефимка больно просил не попадаться ему на глаза. – Щас узнаем! – прожевав кусок, ответил Жучков и окликнул: – Мишка, слетай на стан. Посмотри, Поливанов там или уже ушел. Понял? – Понял! – и молодой парень бегом припустил на стан, где уже вовсю дымил костер. Мишка пулей долетел до стана. – Тетка Акулина, тетка Акулина! – звонко окликнул Мишка и, сразу же понизив голос, спросил: – Христосик здесь или ушел? – Да нет его! – отмахнулась Акулина. – Давно уже ушел. – Вот и ладушки! – обрадовался парень и с радостью доложил: – Там тунгуска, молодая девка, мясо привезла, мно-о-го! – Мясо?! – переспросила стряпуха. – Мясо, мясо! – возбужденно подтвердил посланец и подмигнул стоящему около костра мальчишке. – Живем, Федька! – развернувшись, уже на бегу прокричал: – Побегу, бригадира предупрежу! – Еще не добежав до озера, громко закричал: – Нету Христосика, в поселок ушел! Жучков улыбнулся: «Христосик… уже прилипла», – подумал бригадир и с облегчением сказал: – Вот и ладненько, баба с возу – кобыле легше! Агафья неподвижно стояла среди покосников, наблюдая, как изголодавшиеся люди рвут мясо зубами. Снова задержала взгляд на Николае Зеверове: «Шибко рыжий! Ровно смуровский мерин». – Потом перевела взгляд на Ивана Кужелева. Ей понравился молодой коренастый мужик с темным чубом, спадающим на цепкие серые глаза. «Хороший мужик, только шибко худой!» – Тебя как, девка, зовут? – обратился к нежданной гостье Афанасий. – Агаша! – односложно ответила охотница. – Пойдем к нам в гости, Агафья, переночуешь у нас, – пригласил тунгуску бригадир. – Не-е, паря, мне домой надо! – Куда ты одна – на ночь глядя! Да и гроза собирается! – попробовал уговорить Агафью Жучков. За рекой, почти не переставая, погромыхивал гром. – Пошто одна! Со мной собачки. Спички есть, оленья шкура есть – переночую! – спокойно ответила молодая тунгуска и поторопила бригадников: – Сабирай мясо, ешьте; мне ехать надо! – Спасибо, Агаша, не знаю, как тебя по батюшке! – и скомандовал покосникам: – Забирай, ребята, мясо! Лодка вмиг опустела. – Эй, эй! – спохватился бригадир. – Вы хозяйке-то оставьте, оглоеды! – Не надо мне, все берите! – сказала Агафья и шагнула к обласку. – Садись, я помогу столкнуть! – проговорил Иван и подошел к Агафье. Тунгуска глянула искоса на мужика, поправила сиденье и, опираясь на весло, неторопливо уселась. Иван взялся за носовую распорку. Обласок качнулся и медленно пополз в воду. Ружье, лежавшее на поперечной распорке, скользнуло и с легким стуком ударилось о дно обласка. Иван не удержался и взял в руки двустволку. Взведя курки, он поднял ружье, целясь поверх осин. – Хорошее ружье, прикладистое! – похвалил Иван, осторожно кладя двустволку на место. Агафья с интересом следила за мужиком. По тому, как взял в руки ружье, приложил его к плечу, было видно, что человек не первый раз берет в руки оружие. – Охотник? – спросила тунгуска. – Зверя промышлял?! – Какой зверя! – усмехнулся Иван. – Так… по мелочи… утками да косачами баловался. – Пойдем со мной тайга! Белку стрилять будим, капканы ставить, ловушки. Харашо-о, тайга! – Рад бы, Агаша, да грехи не пускают! – Иван оттолкнул обласок от берега. – Шут его знает. Можить, когда-нибудь и встретимся в тайге. – Кужелев стоял на берегу, следя, как, ловко загребая веслом, тунгуска развернула утлую посудину. – Мотри, мясо не замочи! – крикнула Агафья. – Спортится… Погода ломатся! – Чего же ты, беги следом. Ишь, какая гладкая!.. – со злой усмешкой проговорила Настя. – Где уж мне, кляче брюхатой! Иван повернулся к жене и с удивлением спросил: – Настя, ты чего это разошлась? – А ничего – кобели бессовестные, повылупили зенки! – Настя тряхнула головой, повернулась и пошла на стан. Где-то далеко за Васюганом грохотал гром. На горизонте сквозь рваные тучи кровавыми полосами багровела заря. Дождь пошел ночью. Афанасий не спал; прислушиваясь к монотонному непрерывному шороху дождевых капель, он безошибочно определил: ненастье установилось надолго. Сон не шел к бригадиру. Он лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к равномерному шуму дождя и перебирая в памяти всю свою нескладную жизнь. Афанасий был однолюб. В молодой жене души не чаял, но пожить не пришлось… Через год его Татьяна заразилась тифом. С тех пор Жучков жил один – бобылем. Топил свое горе работой. И так десять лет… Не заметил, как попал под раскулачивание. Жалко было, конечно, порушенное хозяйство, нажитое с таким трудом, но особенно жалел Афанасий старого мерина, Ваську. С ним он начинал распахивать свою землю, на нем возил бревна из леса на строящийся дом, на нем же отвез Татьяну на деревенский погост. – Ох-хо-хо, – тяжело вздыхает Афанасий, а перед глазами все стоит старый мерин. Жалко было и Гнедка, выездного жеребца, и двух кобылиц. Имя че – молодые, только хвостами взыграли, когда со двора выводили. Не понимали, дурачки, где им дни коротать придется. А Васька понимал… упирался, когда из загона выгоняли. В воротах мерин оглянулся на хозяина и коротко заржал. Из глаз у старой лошади струились слезы. Бежали слезы и у Афанасия, только не было их видать, терялись они в рубленых мужских морщинах, прятались в бороде. Жучков так и просидел на завалинке, не двигаясь, пока чужие люди хозяйничали у него во дворе. Вспомнил свою деревню, дом, и у Афанасия запершило в горле… Из соседнего балагана послышался детский плач. Плакал Федька, сын Акулины. – Осподи, наказание ты мое! – причитала мать. – Разве можно зараз столько много исть! Давай живот потру. |