Книга Дети разлуки, страница 62 – Васкин Берберян

Габриэль будто избавился от приступа неистового возбуждения. Он отпустил голову своего врага, и тут его передернуло от отвращения. Он задрожал и отчаянно заплакал. Как он мог совершить такое?! Его праведный гнев превратился в исступление убийцы, слепое и непреодолимое, которое заставило его совершить ужасающий поступок. В его голове молнией пронеслась мысль о прошлом, о сладостном детстве, не таком уж и далеком, о невозвратно потерянной невинности, и осознание того, чем он стал, пронзило его сердце, как кинжалом. Он посмотрел на безжизненное тело смотрителя, в его распахнутые глаза, на горло и грудь, испачканные кровью, и в одно мгновение почувствовал на себе печать Божьей кары, той, что была возложена на Каина, убийцу брата: «Проклят и изгнан будешь на земле!»

Потом он лег рядом со Львом, всхлипывая, а языки пламени уже лизали его. В отчаянии решил он умереть, сгореть в этом огне, и остался на раскаленной палубе, как принесенная на заклание жертва.

На вапоретто, который с острова Святого Лазаря перевозил их в Венецию, Микаэлю казалось, что он весь горит. Это ощущение мало-помалу усиливалось, будто он сидел на вязанке горящих дров. Его охватили испуг и желание бежать. Он молча поднялся со скамейки и легким прыжком вскочил на фальшборт вапоретто, сохраняя слабое равновесие. Над лагуной сгущались сумерки.

На какое-то мгновение ему показалось, что он находится в том месте, которое ребенком часто видел в повторяющемся сне, – берег бухты, где он играл со своим вымышленным другом.

Падение было быстрым, ни у кого не было времени остановить его.

Контакт с водой погасил жжение кожи, но не пламя, которое пылало у него в сердце.

– Микаэль, нет! – закричал Волк, слишком поздно поняв его намерения.

19

– Как поживаешь?

Микаэль кивнул.

– Лучше?

– Да, – ответил он слабым голосом.

Волк, сидевший рядом с кроватью в келье, поправил ему одеяло.

– Хочешь чаю?

– Не сейчас, спасибо.

– Тебя слишком сильно рвало, тебе нужно восполнить запасы жидкости в организме. – Он взял старый чугунный чайник и наполнил чашку. – Ну-ка, приподнимись.

Юноша послушался, хотя и с трудом.

Волк приподнял подушку и устроил ее повыше под головой, затем поставил чашку на столик.

– Он не слишком горячий, можешь пить.

Микаэль сделал несколько глотков. Руки его слегка дрожали.

– Почему вы так на меня смотрите? – спросил он учителя.

– Я обеспокоен.

Слабая улыбка коснулась губ юноши.

– Я же не умираю. – У него были покрасневшие глаза, волосы были зачесаны назад, за исключением одной непослушной пряди, ниспадающей на лоб. – Эмиль еще здесь?

– Нет, они все вернулись в колледж. Здесь только ты и я.

Близилась полночь. Волк терпеливо ждал, когда мальчик проснется, и с розарием в руках читал свои молитвы.

– Зачем ты сделал это, Микаэль? – спросил он без обиняков.

Юноша отвернулся.

– Ты не хочешь мне сказать? – спросил Волк разочарованно.

– Я бы сказал, если бы вы меня выслушали, если… – он прервался и посмотрел учителю в глаза, – если бы вы поклялись, что попытаетесь понять.

Волк приблизился к нему, подвинув стул.

– Откройся мне, и я обещаю, что не оставлю тебя.

– Вы не понимаете: мне не нужны союзники, я не на войне и, более того, вовсе не испытываю необходимости оправдываться. То, чего мне не хватает, – это чтобы кто-то выслушал меня, не осуждая, – сказал он резко, с досадой и злостью, которую не мог больше сдерживать. – Если я нахожусь в этом состоянии, то, боюсь, тут не только моя вина. Мы все ошибались: и я, и вы, и весь колледж. Если бы вы дали мне понять, что готовы помочь, то я рассказал бы вам о моей Голгофе.

– Голгофе?

– О неописуемых страданиях.

– По какой причине?

Микаэль пожал плечами.

– И как давно это продолжается?

Юноша не ответил.

– Как давно, Микаэль?

– Давно, еще с тех пор, как я был ребенком, но хуже стало только сейчас, в колледже, – уточнил он с ненавистью.

– Ты кому-нибудь говорил об этом, может, Эмилю?

– Я попытался однажды вечером, пока мы болтали, лежа в постелях.

– А он?

– Захрапел еще до того, как я закончил объяснять, что со мной происходит.

– Кому-нибудь другому?

– Франческе, но я только намекнул на видение.

– Видение?

Микаэль кивнул.

– Как это было? – прошептал Волк.

Впервые юноша услышал в его голосе искренний интерес любящего человека.

– На самом деле очень просто: в какие-то моменты мне кажется, что я живу жизнью другого человека.

– Ты знаешь, кто он?

Микаэль вздохнул.

– Нет. Это молодой человек, который очень похож на меня. И один раз мне приснилось, что он говорил, будто он мой брат, но у меня, как вы знаете, нет братьев.

– А почему тогда тебе так больно? – спросил его Волк.

– Потому что жизнь этого другого человека – сплошное мучение. И она открывается мне внезапно, как секретный ход, через который я попадаю в его мир и там вынужден наблюдать за его мучениями и чувствовать его боль.

Он посмотрел в глаза Волку, решив прерваться, как только заметит в нем малейший признак недоверия. Но учитель слегка качал головой и, казалось, серьезно обдумывал то, что юноша ему только что рассказал.

– Что заставило тебя броситься в воду? – спросил он тихо.

– Тот другой горел заживо, и я с ним.

Волк был решительно в замешательстве.

– На корабле, на котором он плыл, начался пожар, но он не хотел спастись. Он хотел умереть, сгорев заживо.

– Не понимаю…

Неожиданно Микаэль заплакал.

– Он убил человека! Убил и сам хотел покончить с собой!

– И тогда ты бросился в море, от отчаяния?

Микаэль поднял полные слез глаза.

– Нет. Я хотел, чтобы он последовал за мной, хотел придать ему силы, хотел спасти его. Я не мог просто смотреть, как он умирает.

Он замолчал, в келье наступила тишина.

– Если бы он умер, я умер бы вместе с ним, – заявил он спустя некоторое время так искренне, что Волка пробрал озноб.

Чуть позже Микаэль снова уснул, и Волк остался охранять его сон, как ангел-хранитель, прекрасно понимая, какой шок пережил мальчик.

Пока монах ходил взад-вперед по келье, в его памяти снова и снова всплывали эти драматические моменты.