Книга Дети разлуки, страница 77 – Васкин Берберян

– Какие фужеры для шампанского?

– Добавить бразильские орехи в хлеб нашей выпечки?

Роз отвечала всем, заботясь о каждой, даже самой ничтожной мелочи, вплоть до указаний, на каком расстоянии друг от друга должны стоять тарелки, каким шрифтом печатать фамилии участников приема на карточках для стола и куда сажать каждого известного гостя.

– Никогда не сажайте рядом двух политиков или, того хуже, двух красивых женщин, – шутила она.

В какой-то момент шеф-повар послал за ней, чтобы решить срочный вопрос у плиты. Роз уже входила в кухню, когда рассеянный официант смахнул бутылку шабли и она разбилась, оросив все вокруг стеклянными и винными брызгами.

Роз вздрогнула и тут же взорвалась, крича и оскорбляя официанта, явно не справляясь с неконтролируемой яростью, слишком преувеличенной для такого банального инцидента. Потом она все-таки успокоилась и в некотором роде извинилась.

– Ладно, забудем. Ничего страшного, возвращайтесь к работе, – сказала она самым спокойным тоном, на какой была способна в тот момент. Потом быстро прошла в свою комнату и, взяв трубку, по памяти набрала номер.

– Артур? – спросила она. – Я должна тебя видеть. Сейчас!

Затем села в машину и помчалась в центр города, нервно крутя руль дрожащими руками. Она бросила машину в запрещенном для стоянки месте, напротив небоскреба в форме обелиска, влетела в холл, затем в лифт, поднялась на пятьдесят четвертый этаж и постучала в дверь.

– Роз, ты уже здесь? – удивился Артур, открыв ей.

– Что ж, расскажи мне, что случилось, – сказал психоаналитик, устраиваясь в кресле и предложив ей лечь на кушетку.

– В доме разбили бутылку вина, – начала она, – и я… – Она прервалась, будто не могла выразить то, что почувствовала в тот момент.

– Ты испугалась.

– Да.

– И, конечно, не из-за шума.

Роз покачала головой.

– Артур, это было ужасно, будто ничего не изменилось. Конечно, я была уже немного на взводе по поводу сегодняшнего приема, но ведь ты знаешь лучше меня, я могу контролировать это, я занимаюсь этим каждый день на работе.

Артур кивнул.

– Я почувствовала себя как та, прошлая Роз.

– То есть Новарт?

– Да, она, – ответила женщина, и лицо ее скривилось от боли. Это была реакция на хроническую болезнь, эффективное лечение которой она так никогда и не нашла.

– Я снова пережила тот вечер, будто оказалась все в той же лачуге в Ереване, наедине с моей матерью… И осколки бутылки вина на полу.

Она откашлялась, будто пытаясь освободиться от комка в горле, который душил ее, и хотела встать с кушетки, но Артур остановил ее.

– Останься там, – сказал он и сделал легкий жест рукой. – Дыши, – его тон стал более повелительным. – Вдох, выдох, – говорил он спокойно, чтобы помочь ей расслабиться и контролировать душевную боль, корнями уходившую в прошлое, которое продолжало мучить ее.

Роз подчинилась. И когда она снова заговорила, то казалась более спокойной и решительной.

– Теперь, когда Сатен умерла, мне легче находить оправдания, как для нее, так и для отца, будто мне крайне необходимо доказать их невиновность.

– Хочешь рассказать мне о том вечере? – вмешался Артур с ноткой любопытства в голосе, как если бы ему пришлось выслушивать эту историю впервые, хотя на самом деле он хорошо ее знал.

Роз провела тыльной стороной ладони по губам.

– Мне было шестнадцать, и я сильно пила. Целыми бутылками, не беспокоясь о том, что именно в них находилось, важно было отрубиться… – Внезапно она замолчала и посмотрела ему в глаза. – Я была алкоголичкой, Артур.

Артур скрестил руки и оперся подбородком на большие пальцы. Непринужденность и кажущаяся легкость, с которой Роз рассказывала о трагедии своей жизни, произвели на него впечатление.

Роз, казалось, была под гипнозом.

Взаимоотношения между психоаналитиком и анализируемым можно сравнить с любовной связью, в которой влечение и отчуждение всегда идут рука об руку. С годами Артуру удалось выстроить позитивный трансфер, притягательные и доверительные взаимоотношения со своей пациенткой. Роз – он был в этом уверен, хотя и задавался вопросом, понимала ли она это – перенесла на него то же эмоциональное отношение, которое когда-то питала к брату, своему идолу, человеку, которого она любила больше всех на свете и которого у нее жестоко отняли, вырвав из объятий, когда она была еще совсем маленькой.

– Почему ты разбила ту бутылку? – спросил он низким ласковым голосом.

Роз вздохнула.

– Жить в Ереване в шестидесятые годы матери-одиночке с ребенком было тяжело, тем более если на ней лежала печать жены врага народа. Я видела, как мама сникала день за днем, хотя и пыталась скрыть это, делая вид, что ничего не изменилось. Я была уверена, что она винила во всем себя. Она работала на дому, без отдыха, кроила и шила, шила и кроила. Мы почти не разговаривали, говорили друг другу только самое необходимое. Ссорились без повода, часто даже дрались. Никуда не ходили, ни с кем не общались, знаешь, как прокаженные в прошлом. Было что-то очень неправильное в нашей жизни, будто кто-то тайком подливал яд в воду, которую мы пили, постепенно отравляя все наше существование. – Роз взмахнула рукой. – В пятнадцать лет я стала сама уходить из дома, и она не могла мне запретить. Физически я была уже сформировавшейся женщиной, и внутри меня горел огонь подавляемой злости. Я так и не простила мать за то, что она легко поддалась судьбе, что никогда не искала своего мужа, своего сына – моего единственного обожаемого брата. – Она опять скривилась от боли и заскрежетала зубами, но, взяв себя в руки, продолжала: – Я хлопала дверью и уходила, и когда она пыталась встать у меня на пути, я отталкивала ее: «Не приближайся ко мне!»

Роз повысила голос и заметалась на кушетке. Лицо ее постепенно густо покраснело.

– Почему ты разбила бутылку? – настаивал Артур.

Она откинулась, не в силах продолжать.

– Скажи мне, – побуждал психоаналитик.

– В тот раз я вернулась домой под утро, – снова заговорила Роз. – Где-то шаталась всю ночь. Еле держалась на ногах, пьяная вдрызг. Сатен меня ждала. Я увидела ее, как только вошла, – тень в кресле. Она пристально вглядывалась в меня, словно изучая, как я одета, как накрашена, а главное, она смотрела на бутылку вина, которую я держала в руке. Потом она встала и сказала негодующе: «Это будет твой конец, это тебя убьет!» Я не придала ее словам значения и уже собиралась идти к себе в комнату, когда услышала, что она плачет. «Я больше не могу, если я потеряю и тебя, я наложу на себя руки. Ты единственный ребенок, который у меня остался… Единственная, кого мне оставили», – сокрушалась она. А потом сказала… – Роз прервалась, и Артур заметил, что ей стало трудно дышать. Он сделал жест, чтобы она восстановила дыхание, но Роз не смотрела в его сторону. – «Бог дал мне троих детей и теперь забирает всех, – закричала она, – по одному!»