Онлайн книга «Дети Силаны. Натянутая паутина. Том 1»
|
Как и многие иные служители искусства, он нашел себе пристанище в Окарине, довольно большом районе к востоку от Портового города. Музыканты, художники и писатели беспокойной мошкарой слетались на свет сотен разнообразных баров, салонов и ресторанов Окарины, где ночи напролет проводили шумными пьяными компаниями, а дневали в дешевых маленьких квартирках, отсыпаясь после бурного веселья. Этот район славился доступным съемным жильем, доступными съемными женщинами и добрыми керубимами, которые на многое могли прикрыть глаза, если усладить их слух шорохом новеньких купюр. Однако были в Окарине и такие места, которые превозносили этот район, – ведь именно там бились сердца богов искусства, там стоял роскошный дворец Оперного театра, сверкала огнями картинная галерея Агюста Севилора, а на площади Согласия, второй по размеру площади Арадона, проводились самые массовые народные гуляния, не имевшие статуса национальных праздников. Я решил лично встретиться с информатором. Нужный дом стоял на улице Золотого пера. Оставив водителя парковать стимер, мы с Себастиной неспешно поднялись на самый верх, в мансарду. Она встретила нас непередаваемым букетом ароматов, объединявшим запах спертого воздуха, старого перегара, масляных красок, растворителей и сладкого дыма игиша. А еще секса. Этот характерный запах спутать с другими сложно. В помещении была устроена настоящая свалка – видимо, склонная к саморазрушению натура художника подстраивала окружающую среду под стать себе. Среди немногочисленной мебели, испачканной красками, среди мольбертов и стоявших под голыми стенами холстов совершенно неуместно выглядело огромное, некогда роскошное ложе с резным гербом на изголовье. В ворохе одеял и подушек угадывались очертания четырех тел, а у изножья выстроилась батарея пустых винных бутылок. Я приблизился и тростью приподнял край одеяла, дабы узреть изгиб спины, ягодицу и округлое бедро с татуировкой бабочки. Если бы не особенности волосяного покрова, можно было бы принять все это за женское достояние, но увы. Более того, этот юноша не являлся Лакроэном. Рядом с ним сопел еще кто-то, укрытый одеялом, я разглядел лишь округлое смуглое плечико, видневшееся из-под копны угольно-черных волос. – Я обнаружил неких особ. – С моей стороны тоже особы, господин, – доложила Себастина, обошедшая ложе справа, – две самки, одна человеческая, родом с Востока, судя по разрезу глаз, а вторая, кажется, относится к семейству кошачьих… Приближение источника эмоций я ощутил заранее, но предпринимать каких-либо действий не стал, ибо раздался знакомый звук – взведение курка. – Кажется, – послышалось из-за спины, – у вас в долг я еще не брал. Чем обязан, зеньоры? Я обернулся, мысленно приказывая Себастине не торопиться с применением силы. Мужчина, высокий и поджарый, с длинными каштановыми волосами, тонкими усами и аккуратной бородкой. Приятное лицо портили излишне яркие красные губы – следствие пристрастия к игишу – и налитые кровью, скорее всего от злоупотребления вином, глаза. Вдобавок ко всему он был совершенно наг, но с револьвером. – Добрый день, месье Лакроэн. – Время к вечеру идет. – Не суть. Вам не холодно? – В этом климате? Вы шутите? – Может, уберете ствол… – Желательно оба, – позволила себе вставить слово Себастина. – С этим повременим, зеньорита. С того раза, когда мне сломали нос и пару ребер, не вынимая из постели, я предпочитаю иметь при себе вот такой вот дискуссионный буфер с барабаном на шесть патронов. Повторяю вопрос: кто вы такие? – Я – ваш новый работодатель. – Записывайтесь в очередь, зеньор, мой график расписан на три года вперед. – Меня направил наш общий знакомый, знаете, такой веселый и компанейский тан с плохим вкусом в одежде. – Ни слова больше! – Художник вдруг улыбнулся и опустил оружие. – Сейчас оденусь – и поедем! – Куда, позвольте спросить? – Есть! Я страшно есть хочу, сударь, а карманы пусты! Вы меня и накормите! – Что ж… пусть будет так. А… – А эти пускай спят дальше, они к нашим делам не имеют никакого отношения, да и последние сутки выдались очень напряженными. – Понимаю, вы творили… – Чего мы только не творили, это верно! И он действительно оказался голоден. Нормальная беседа смогла завязаться лишь после третьей порции жареных свиных ребрышек с пряностями. Этот поджарый, если не сказать худой, человек ел почти не останавливаясь и требуя добавки. Что ж, такие побочные эффекты от игиша и травки-муравки давно стали общеизвестными. Сыто отрыгнув в кулак, художник откинулся на спинку стула и отпил вина. – Значит, теперь я должен помогать вам, сударь? – Благородного тэнкриса родом из Мескии принято именовать «таном», – высокомерно заявила Себастина. – Эти имперские, хм, традиции пускай остаются на родине, зеньорита. В свободной и независимой Арбализее все обращаются друг другу не иначе как «зеньор», «зеньора» и «зеньорита». Еще можете рассчитывать на «благородного сударя», но не больше. – Мы учтем, – согласился я покладисто. – А теперь расскажите, что вы делали для моего предшественника? – Для Золана эл’Ча? Я был удивлен тем, что несуразный тан решил открыть двойному агенту, сиречь предателю на две ставки, свое имя. – В основном мы расхаживали по ночному городу и развлекались! Мы пили, смотрели на бесстыдные танцы, немного курили… – И ночевали в домах терпимости? – Я ночевал, но почему-то именно на пороге таких заведений веселый дух почтенного сударя эл’Ча куда-то исчезал, и приходилось отправляться совершать подвиги в одиночку. С вами мы будем заниматься тем же? – Увы, я не могу себе позволить столь поздних прогулок. Режим сна нарушать нельзя, знаете ли. – Прежний тэнкрис нравился мне больше. А теперь серьезно. Его интересовал город и горожане. Я уже порядочно пожил в Арадоне и, так случилось, пообщался с выходцами из практически всех слоев общества. – От клиентов-аристократов до кормильцев из ближайшего проулка? – Как-то так, да. – Что конкретно его интересовало? – Настроение в обществе. – И оно?.. – Все очень плохо. Он коротко поведал о напряженности в обществе, связанной с опасностью войны, и о том, что арбализейская тайная служба всюду выискивала шпионов. Мое присутствие в столице косвенно подтверждало полезность этих усилий. Дальше Лакроэн пересказал новые городские слухи и легенды, о которых я уже узнал от Золана. Сам художник, впрочем, тоже в них не верил, а когда его попросили перейти к чему-нибудь более существенному, поведал об исчезающих детях. |