Книга С войной не шутят, страница 63 – Валерий Поволяев

Мослаков едва не застонал от досады, от того, что он оказался неспособен застрелить своего бывшего друга, от некой внутренней квелости, которая в конце концов погубит его.

Неожиданно он услышал едва приметный, какой-то мышиный шорох сбоку, и в ту же секунду в голове у него взорвался тяжелый красный шар. Пространство перед глазами сделалось красным, в нем мигом утонуло все: и море, и плавно раскачивающийся горизонт с прилепившимися к нему черными щепками — катерами, и огромное, сочное, похожее на разрезанный арбуз солнце, и Никитин с его жутковатой мертвой улыбкой, прочно припечатавшейся к лицу.

Мослаков вздохнул и, не выпуская из руки автомата, развернулся на сто восемьдесят градусов и упал на палубу.

Он умер мгновенно.

В ту же секунду из-за огромного вентиляционного раструба, снабжающего машинный отсек свежим воздухом, поднялся потный широколицый мюрид в тюбетейке, привычно дунул в дымящийся ствол пистолета.

— Спасибо, Фикрят, — поблагодарил его Никитин. — Хоть крови этого придурка у меня на руках не будет.

— Болтает все, болтает, — Фикрят не удержался, плюнул на Мослакова. — Болтун! — тут мюрид настороженно вытянул голову, пригнулся, повел подбородком назад. — Пора из рубки выковырнуть этого попугая, хватит ему рулить. Ты, шеф, иди по левому борту, я — по правому, а потом — в броске…

Договорить Фикрят не успел — автоматная очередь подбросила его в воздух, он тяжелым кулем пролетел метра два и упал на край вентиляционного раструба, раскинув руки в стороны, будто определился на просушку. Из открытого рта мюрида на серое крашеное железо, как вино из кувшина, полилась кровь.

Никитин растерянно прошил короткой очередью пространство перед собой — не сразу сообразил, что произошло, откуда пришли пули, дернулся, уходя вниз, в укрытие — его надежно мог прикрыть металлический бортик. Но запоздал: автоматная очередь достала и его.

Автомат, который он держал в руке, железкой взметнулся в воздух и солдатиком булькнул в воду. Тело Никитина затряслось, словно его подсоединили к открытому электропроводу, лицо исказилось от боли, он вытянул перед собой руки, будто хотел упереться ими в пространство и удержаться на ногах, и так, с вытянутыми руками, грохнулся на палубу.

Из-за рубки с автоматом в руке вывернул мичман Овчинников, следом — Мартиненко. Овчинников зорко огляделся, проверяя корабль, — не свалится ли еще какой-нибудь хунхуз на плечи, но больше никого не было и он облегченно опустил автомат:

— Кажись, все.

— Все, — эхом отозвался матрос Мартиненко.

Мичман вздохнул и, увидев лежащего рядом с Никитиным Мослакова, заохал, кинулся к капитан-лейтенанту.

— Паша… Паша… Паша…

Перевернул Мослакова на спину, глянул в спокойные, неподвижно смотревшие на него глаза и, все поняв, опустил голову.

Подбородок у мичмана задрожал мелко, обреченно, на нем повисло несколько мелких, неосторожно выкатившихся из глаз слезинок.

— Ах, Пашок, — вздохнул мичман.

— Ну что, дядя Ваня? — Мартиненко перегнулся через плечо мичмана. — Жив командир?

Мичман вздохнул глубоко, было даже слышно, как внутри у него что-то заскрипело. Он стер рукой слезы с подбородка.

— Нет.

— Как же так, — Мартиненко растерянно заскакал вокруг мичмана, — как же так? — Метнулся в одну сторону, потом в другую. Застонал. — Как все просто, оказывается, бывает. Жил человек, и нет человека…

— Просто, — Овчинников согласно наклонил голову, проглотил слезы, скопившиеся комом у него во рту. — Очень просто. — Щека у него задергалась. — Эх, Пашок, Пашок!

Мичман закряхтел, опустился на палубу рядом с капитан-лейтенантом, помотал головой неверяще.

— К нему из Москвы такая девчонка приехала… — Овчинников вновь помотал головой, — такая девчонка! Две недели наш командир не дотянул до свадьбы.

— Может, он жив? — с надеждой произнес Мартиненко. — Только без сознания находится… А?

— Нет, — Овчинников отрицательно мотнул головой, закашлялся, — как это ни горько — нет.

Он приподнялся, подхватил Мослакова под мышки и оттащил в тень рубки.

Потом сделал рукой вялый гребок, подзывая к себе Мартиненко:

— Помоги мне, сынок!

Вдвоем они вытащили из рубки мичмана Балашова, положили рядом с капитан-лейтенантом. Мичман стер ладонью пот со лба, проговорил потерянно:

— Вот. — Повторил машинально: — Вот. — Поймав жалостливый, словно выжженный изнутри взгляд Мартиненко, добавил: — Вот такие мы понесли потери.

— А раненые? — неожиданно спросил Мартиненко.

— Раненые — не мертвые, раненые не в счет. — Овчинников еще раз стер пот с лица, глянул на корму, за которой болтались упрямые чумазые коробки «дагестанцев», выругался: — Суки!

— Сейчас опять начнут стрелять.

— Не начнут. Пока к нашим бортам пришвартованы два катера — не начнут, — взгляд мичмана сделался озабоченным, он засуетился. — Катера надо немедленно обследовать. Если есть оружие и документы — забрать на корабль.

— А трупы? — Мартиненко пальцами проскреб по щеке. — Как с трупами быть?

— С какими трупами? — мичман непонимающе сморщился.

— Налетчики скоро вонять начнут, тогда на корабле невозможно будет находиться.

Мичман махнул рукой.

— До Астрахани не стухнут.

Овчинников проворно боком, будто краб, переместился к рубке, глянул на стрелку компаса, тронул Ишкова за плечо:

— Еще немного продержаться, сынок, сможешь?

— Смогу, — лицо у Ишакова было бледным, на крыльях носа выступил пот, руки подрагивали. — Сколько надо, столько и смогу.

— Чувствуешь себя, сынок, как?

— Слабость сильная одолевает, — пожаловался Ишков, — все время ведет в сторону. То в одну, то в другую.

— Это бывает… Пройдет, — мичман сделал подбадривающее движение. — До свадьбы все заживет. А раненый наш как? Фарид который… Татарин. Жив?

— Жив.

— Хорошо, — одобрил мичман.

— Эти лихие кавказские скакуны нас не догонят? — Ишков поморщился от боли, повел головой назад, за корму.

— Не боись, родимый. Не догонят и не съедят, — успокоил его мичман, — для этого им надо поменять винты.

Ему важно было поддержать Ишкова, ведь тот первый раз в жизни попал в такую передрягу, испугался — это было видно по его бледному лицу, по истончившимся побелевшим губам, по тревожному взгляду, хотя в общем Ишков был молодцом, не скис, не сдался, пытается бодриться. Мичман делал то, что десять минут назад делал Мослаков. Когда еще был живым…

А положение у сторожевика было непростое — связи нет, от радио остались одни ошметки, стекляшки с железками да противный дымок. Аварийная связь не работает, она также разбита вдребезги, на борту — двое убитых, Ишкову с Хайбрахмановым нужна срочная помощь — для этого надо вызывать санитарный вертолет, хотя вертолет вряд ли придет, по нынешним временам это вещь баснословно дорогая. Командир погиб, корабль пропитался кровью.